Итак, дело сдвинулось с мертвой точки. Девочки-певуньи были уволены (по настоянию Японца), и началась настоящая мужская работа. Японец оказался необычайно деятельным и крайне непоседливым человеком. Почти сразу же пошли разногласия. Отчасти, наверно, это вызывалось тем, что Сереже не на чем было играть. Он со дня на день ждал посылки от японских родственников -- бас-гитару и усилитель -- и томился безмерно. Серьезный спор вышел по поводу репертуара. Японец с Борзовым настаивали на песнях Битлов, я же, чувствую, сколь безнадежно далеки наши потуги от оригинала, предлагал не заниматься святотатством и исполнять произведения менее известных авторов (я к тому времени неплохо знал американский и английский фолк). Случился раскол. Мазай, Японец и Борзов решили создать другую команду в стенах 20-й школы, где, собственно, Японец и учился.
   Буквально через два дня после раскола грянул гром -- Японцу привезли какой-то неимоверный усилитель и электроорган! Беспредельно унижаясь, я умолял Борзова попросить Японца разрешить мне хотя бы взглянуть на это чудо. Японец дал добро, и мы поехали к нему домой на Университетский. Я предполагал, что усилитель будет большой и мощный, но такого просто не ожидал. Величиной он оказался не меньше тумбочки, весь сверкал никелем, огоньками, и почему-то походил на могучего наглого кабана. Над ним матово светились клавиши органа. Я взял несколько аккордов. Боюсь, мне трудно будет передать свое состояние. За двадцать лет со всеми нами (и вами) произошел необратимый процесс -- мы познакомились с тем, что называется качественным звуком. Плэйер с наушниками, хорошие колонки, неимоверно выросшее качество записи -- все это с детства приучает нас к себе. Тогда же мы, играя через "Спидолы" и прочие мыльницы, слушая Битлов на проигрывателе "Юность -- модификации довоенного патефона, -- только догадывались, каким должен быть звук. И неожиданное столкновение с ним могло обернуться шоком.
   Казалось, это орган из храма пришел в эту комнату и заполнил ее всю густым божественным тоном. Я потерял способность говорить. Ребята вежливо дали мне понять, что вообще-то у них репетиция, так что... Я шел домой, и мне было совсем плохо.
   Однако прошло совсем немного времени, и меня как бы невзначай пригласили на репетицию в 20-ю школу. К этому моменту команда Японца приобрела мощное название "Дюрапонские паровики". Группа репетировала на сцене актового зала. Школа дрожала от зарубежных звуков. На лицах ребят светилось наслаждение, граничащее с эротическим. Только Японец, жавший на клавиши органа, выглядел недовольным -- он был убежден, что орган не битловский, а стало быть, и не рок-н-рольный инструмент, и проклинал в душе незадачливого японского родственника, спутавшего орган с бас-гитарой. По барабанам лупил идеолог группы и хулиган комарик. Барабаны были общие с группой из 4-й школы и ездили туда-сюда. (Группа 4-й школы имела уникальный состав: Алик Микоян -- Стасик Микоян -- Гриша Орджоникидзе). Из гитары извлекал звуки могучий человек по прозвищу Кайзер. Происходило это следующим образом: общими усилиями пальцы левой руки устанавливались на гриф в подобии аккорда, после чего он был в состоянии передвигать эту фигуру вверх и вниз по грифу, стараясь не сместить пальцы относительно друг друга. Таким путем удавалось исполнить две пьесы -- "House of the Rising Sun" и "Steppin Stone". собственно, они и составляли репертуар коллектива. Произведения не получалось доиграть до конца, так как Кайзер входил в экстаз, вследствие чего хрупкая конструкция из его пальцев рассыпалась, и аккорд приходилось устанавливать вновь. Я понял, что, несмотря на общий пафос, дела группы плоховаты. Еще через несколько дней Японец, Мазай и Борзов вернулись в лоно "Машины".
   Уже через две недели мы записывали свой первый альбом "Time Machines". Да-да, группа первые годы называлась не "Машина", а "Машины времени" - потому что "Beatles", "Monkees", "Roling Stones", -- все это названия во множественном числе (так же, кстати, как и "Поющие гитары", "Скоморохи", "Мифы", "Миражи", и т.д.). И только в 1973 году непонятливый наш народ, несмотря на отчаянное сопротивление "машинистов", переделал нас-таки в "Машину времени". Так вот, альбом состоял из одиннадцати песен на английском языке (но написанных нами) и по построению полностью соответствовал битловскому "Сержанту" -- начиналось все с гимна "Time Machines", на второй стороне следовало второе проведение гимна, но в иной аранжировке. Техника записи сложностью не отличалась -- в центре комнаты стоял магнитофон с микрофоном, а мы расставляли себя в зависимости от требуемого баланса ближе или дальше от него. Поющий -- впритык, он же и нажимал кнопку "запись", подпевающие -- за его спиной, потом располагались гитарные усилители и барабаны. Если что-то не получалось, песня исполнялась снова. Мы писались весь день до вечера, записали все, и я сорвал голос. Хотелось бы знать, где эта запись теперь.