- Вещи для тебя много значат?
     - Если ты под вещами понимаешь любой предмет, то нет. А штучки... Каждая, которую я принес сюда, тащит за собой хвост какой-то истории, а там запахи, и масса информации. А потом, есть вещи, к которым я просто с мистическим трепетом отношусь. Я до сих пор не могу понять, как это жил плезиозавр и умер сто миллионов лет назад, а в нашей речке нашли его позвонок, и вот он лежит. Вот такие штуки меня греют. Или вот бабочек я собирал в детстве - четверть коллекции, которая висит у меня на стене, - это то, что я собрал в возрасте 6-9 лет. Некоторых уже нет на свете, они вымерли в результате нашей экологии. А я их сам ловил, накалывал...

     - А вообще ты любитель животных? По крайней мере, страшно свирепая собака Батя породы кавказская овчарка во дворе прогуливается.
     - У меня всегда были звери. Сначала мать мне таскала из вивария по моей просьбе морских свинок, мышей, кроликов, ежики у меня все время жили. Жили змеи, когда я себя готовил к судьбе серпентолога. Потом, правда, гадюка у меня из квартиры убежала, и ее не могли поймать неделю. После этого змей ядовитых мне держать запретили.

     - Кстати, о гадюшнике. Никогда ни от кого, ни в прессе, ни в разговорах людей из шоу-бизнеса я не слышала о тебе дурного слова. Кажется тебя любят все без исключения?
     - Ничего подобного. Недавно на фестивале в каком-то большом городе мне случилось пройти по фойе. Там стоят две девочки лет по 19-ти. И одна у другой спрашивает: "А который из них Макаревич-то?" На что вторая ей отвечает: "Да вот этот старый пердун".

     - Эта девушка выпендривалась. А речь о людях, которые тебя знают.
     - У меня точно такая же иллюзия. Я правда не очень об этом думаю. Наверное, просто привык не ощущать какой-то вражеской энергии...

     - Если бы тебе сейчас было 17 лет, ты бы занялся музыкой?
     - Нет, рисовал бы, наверное, дизайном занялся. Раньше то, что мы делали, было осенено божественным ореолом. А сейчас это одно из развлечений - классных, но не более того. Здесь не сама музыка виновата. Нам это было в десять раз дороже, потому что надо было пробиваться под обстрелом. Но и музыка изменилась. Mesage в ней несколько другой стал.

     - Твое самоощущение изменилось с тех пор, когда тебе было 17 лет?
     - В чем-то главном я себя чувствую точно так же. Но ведь все изменения в нашей жизни происходят постепенно, накапливаются. Не в один день человек становится знаменитым или больным. Хотя нет, больными как раз просыпаются в один день. Я тогда чувствовал себя свободнее и мог позволить роскошь заниматься только тем, что мне доставляло удовольствие. А сейчас масса ответственности. Есть дети, бывшие жены, масса работ, которые сам же и придумал, связав себя с огромным количеством людей, которые от меня зависят.

     - Это ты о своей телевизионной деятельности?
     - Да, в компании около двадцати человек, и им надо платить зарплату - и я не могу все это взять и бросить. Я очень хорошо помню, как лет двадцать назад ко мне пришел Леша Баташев, мы с ним сидели, выпивали, разговаривали, и я ему сказал: как хорошо быть, как "Битлз", абсолютно свободными. И он совершенно серьезно ответил: "Ты ошибаешься, они самые не свободные люди на свете именно потому, что они самые знаменитые. Они связаны по рукам и ногам собственными обязательствами. И ты гораздо свободнее их". Тогда я ему не поверил, а сейчас понимаю, что он был совершенно прав.

     - Ты нравишься себе таким, каким тебя представляют средства массовой информации?
     - Честно говоря, в последние годы я за этим вообще не слежу.

     - И нет у тебя всяких модных имиджмейкеров, стилистов...
     - (Ржет)Интересно, как ты себе представляешь моего имиджмейкера? Какой там стилист - ну посмотри на меня.

     - У тебя, кажется, есть близкие друзья, которых не пронесло...
     - Да, Юз Алешковский, кстати, совершенно не жалеет об этом. Я бы тоже, наверное, говорил, что не жалею, отсидев какое-то количество лет. А с другой стороны, если б было две жизни, и в одной ты бы потратил на это время, а в другой не потратил, и была бы возможность сравнить... Такого же не бывает. А жалеть о том, что произошло, - бессмысленное занятие.

     - Хотел бы быть бессмертным?
     - В детстве думал об этом. Но поскольку так же, как я не в состоянии представить себе бесконечность - туп в математике, - так же не могу представить абсолютное бессмертие.

     - Ну парочку тысячелетий?
     - Интересно. Очень...

     - Мне кажется, даже за стандартную жизнь в людях слишком много разводится цинизма. Скучно тебе бы не стало, не пресытился бы?
     - Думаю, нет. Хотя могу ошибаться. Жалко, нельзя проверить. Что касается цинизма - то это, наверное, правда. Но если он возникает из потребности в защите каких-то частей тела... Так защита жить не кому не мешала.

     - Это как посмотреть. Если надеть скафандр, загрязнение окружающей среды тебя, безусловно, не коснется, но назвать жизнь в скафандре полноценной язык не поворачивается.
     - Это связано, к сожалению, с известностью. Когда-то приходится привыкать к тому, что ты лишен возможности просто прогуляться, зайти в магазин. Потому что заканчивается это при нашей народной воспитанности совершеннейшим свинством. Я обожал гулять по улице Горького - мы выпивали вина и гуляли. И когда нас чуть узнавали - каждая двадцатая девочка, это было очень приятно. В семидесятые годы. А сейчас это не реально. Поэтому я себя хорошо чувствую за границей - я могу гулять по улицам!

     - Должны же быть преимущества и в том, что ты не звезда международного масштаба.
     - И так же с общением. Есть круг людей, которые не задают мне вопрос: "Как вы пишете свои песни?" И я с ними нормально общаюсь. Выпиваю, отмечаю дни рождения, праздники. Но это один и тот же круг, и, как правило, эти люди, которые или находятся в том же положении, или какие-то старые друзья, с которыми я вижусь постоянно. Войти туда человеку со стороны практически нереально. А хорошие девушки, наверное, ездят в метро. Мне рассказывали, там бывают очень красивые. И может быть, у нас получилось бы изумительное счастье. Но мы не можем встретиться!

     - А если надеть черные очки, шляпу с широкими полями?
     - Не помогает, я пробовал.

     - А девушки-фанатки? Или они так достают, что их видеть не хочется?
     - Да ладно девки... Достают же в основном мужики. Ко мне домой вот три Иисуса Христа приходили.

     - Одновременно?
     - По очереди. Приходит человек и говорит: впусти меня, накорми и обогрей. Я говорю: "Почему я тебя должен пускать?" - "А я Иисус Христос". И что тут будешь делать? Скажешь, что не веришь - так все по Писанию получается. А доверия то нету. Но ведь и у тех тоже не было!

     - Пускал?
     - Не пускал. Кстати, и в мой старый дом в Валентиновке однажды пришел человек и ломится в дверь. Типа поговорить надо. А в портфеле у него топор. Слава Богу, у меня гостил приятель-каратист. Сумасшедших вокруг гораздо больше, чем хотелось бы.

     - Недавно в журнале COSMOPOLITAN известный тебе автор присудил приз «Всех денег не заработаешь». И правда, что-то тебя и «Машины времени» очень много в коммерции. То щиты Toshiba по всей Москве, то магазин фирмы «Партия», то зубоврачебный кабинет. Вот почему-то твоего друга Гребенщикова в рекламе не видать...
     - Я вижу Тину Тернер и Фила Коллинза в рекламе «Кока-колы» и не думаю о них хуже. Это практика, которая во всем мире существует, потому что это одна из статей дохода известного артиста. И магазином я очень горжусь — он совершенно уникальный. Действительно симпатичный — такой музей «Машины времени».

     - На дальнейшие предложения ты тоже будешь соглашаться?
     - Это будет зависеть от предложений. Наверное, если «Кока-кола» предложит какие-то безумные деньги, которые можно будет поехать в Англию, записать новый альбом и снять несколько клипов - почему же от этого надо отказываться? А потом, все-таки это не крысиный яд... Я далек от зарабатывания всех денег. Даже если бы мне этого хотелось, я так далеко от этого нахожусь... Я все равно постоянно испытываю унижение. Мои друзья, которые, наверное, хотят мне сделать приятное, бескорыстно дают деньги на клип, потому что они понимают, что мы таких денег не заработаем. Вернее, заработаем, но за полгода. А потом надо будет еще столько же заплатить, чтобы его показывать. А мне все равно неловко от них принимать этот дар, потому что, на мой взгляд, это безумная сумма — тридцать тысяч долларов, скажем. И вот когда я избавлю себя от ситуации, в которой я такую неловкость чувствую, тогда я буду считать, что я обеспеченный человек.

     - Есть для тебя разница между деньгами на личные расходы: машину, путешествия, рестораны, одежду, и теми, что ты тратишь на профессию: клипы, взятки?
     - Ну, взяток мы не даем.

     - Ты же сам сказал, что показ клипов на ТВ приходится оплачивать.
     - А это теперь не взятками называется. Это раньше были взятки, а теперь договор. Пожалуй, нынче разные деньги. Во втором случае — это общие деньги «Машины времени». Мы их зарабатываем вместе, поровну. И я тут не имею никаких привилегий. То, что остается от бюджета, это и есть деньги на личные расходы.

     - Судя по твоим рассказам, у тебя вообще не должно быть ни копейки.
     - Ну, у всех есть необходимый минимум.

     - И как ты его определяешь?
     - Не знаю. Не знаю. Если бы мы находились в неравном положении в команде, наверное, это было бы темой для напрягов и выяснений. А потом все же у всех есть источник дополнительного дохода. У меня две программы на телевидении, у Кутикова — «Sintez Records», у Маргулиса — тоже телевидение, кабельное, у Пети — какие-то свои проекты...

     - И все же, сколько тебе хватило бы на проживание?
     - Я не считал, но думаю, что это немного.

     - Ты доволен клипами «Машины времени»?
     - Да, появилось несколько неплохих. Мало того, их крутили по телевизору! Это стоило пятнадцать тысяч долларов. Показ двух клипов. Восемь раз «Картонные крылья любви», восемь раз «Я дам тебе знать» - мультик, который нам сделала студия «Пилот» Саши Татарского. Выяснилось, кстати, что восьми показов совершенно недостаточно. То есть 15 тысяч фактически выкинуты на ветер. А цифра такая нормальная — неплохой автомобиль можно купить.

     - А где их показывали?
     - По разным каналам, в разных передачах. А потом я всех спрашивал: ты видел? - Нет. А ты? - Тоже нет. Да вообще с телевидением потрясающие штуки происходят. Вот снимался я в «Старых песнях о главном-2» и задал главному продюсеру Косте Эрнсту вопрос: «Костя, скажи пожалуйста, вот фильм «Старые песни» продается на аудиокассетах, на видеокассетах, компакт-дисках, тиражи предполагаются очень большие. А почему артисты, которые снимались в этом фильме — не последние ребята, между прочим, — почему они за это ничего не получают? Операторы получают, режиссеры, даже массовка. А артисты нет. Знаешь, что мне Костя ответил? Он сказал: «Ты себе не представляешь, какие мне пришлось выдержать скандалы: отчего, дескать, артисты не платят деньги за то, что их показывают?».

     - Кто же скандалы устраивал?
     - Давай фамилии не будем называть.

     - Боишься?
     - Что значит «боюсь»? Я не ощущаю себя воином, который с пикой и на коне пойдет биться с кем-то. Это как бы и не мое дело. Мне просто не нравится положение вещей.

     - А если как бы твое? Если убивают близкого тебе человека, Влада Листьева? Кажется, и его друзья, и вдова знают, кто это сделал, но молчат.
     - Я не знаю. Я могу догадываться, я могу очень догадываться. Но если даже на 5 процентов ты ошибаешься, то ты не имеешь права об этом говорить. Мы, конечно, можем скинуться и нанять еще одного следователя. Или как Щекочихин, организовать «журналистское расследование». Ну что это за ерунда?

     - Почему ерунда?
     - Я удивлюсь, если это дело раскроют, но не удивлюсь, если ответ будет совершенно неожиданным.

     - Расскажи мне о родителях.
     - Родители были замечательные. Отец был архитектором, оформителем, великолепным рисовальщиком, совершенно уникальным. И страшно приятно, когда мне говорят родственники, что я на него сильно похож.

     - Внешне?
     - Внешне, походкой, манерой говорить, морщить лоб. Занятно: так я на своего сына смотрю и вижу, как при том, что мы с ним не часто общаемся, он вдруг принимает какие-то мои позы. Это то, что в генах, это не надо визуально копировать. Отец великолепно играл на фоно, не зная нот. Играл даже Второй концерт Рахманинова — по слуху. У меня слух значительно хуже, чем у него. Он был каких-то очень хороших правил, у него было роскошное чувство юмора.

     - Ты не единственный ребенок?
     - У меня есть сестра. До ее рождения мы жили в коммуналке в двухэтажной домике около Музея изобразительных искусств, на углу. Он сейчас в лесах весь стоит. Это дом князей Волконских. Там жило пять семей. Мы — в двух комнатах: я, папа, мама, бабушка и тетя. У нас была печка, во дворе стоял сарай с дровами, по Волхонке ходил трамвай...

     - Похоже, что тебе лет сто.
     - Очень смешно. Потом мы переехали на Комсомольский проспект, родилась сестра, которая меня младше на девять лет.

     - А чем занималась мама?
     - Матушка была медицинским работником, доктором медицинских наук, работала в институте туберкулеза. С юмором у нее было хуже, чем у отца, но она была невероятно заботливая — такая нервно-заботливая. Она никогда не верила, что в этой стране что-нибудь изменится и музыкой можно будет заниматься профессионально. И на самом деле, они, конечно, ждали, что меня все-таки когда-нибудь посадят. Мать говорила: «Вот закончи институт, иди работай, а в свободное время играй сколько хочешь». А отец как раз говорил: «Пусть делает, как хочет».

     - В результате ты закончил Архитектурный институт. И что, есть на этой земле дома, спроектированные архитектором Макаревичем А.В.?
     - Драмтеатр в Нижнем Новгороде. Там группа архитекторов работала — есть и моя доля. Эта профессия сейчас тоже изменилась. Придумать на заказ какой-нибудь коттедж классный - это я мог бы. Я люблю быструю работу с конкретным результатом. Поэтому я рисую в молниеносной технике и не могу писать маслом, когда есть возможность исправить плохо написанное. Нарисовал, не получилось — выбросил.

     - Ты что-то не похож на продолжателя семейных традиций.
     - Не получается. Это то, что генами мне, видимо, не передалось.

     - Ты жалеешь об этом?
     - Да, я очень хотел бы жить, как все нормальные люди.

     - Боюсь, что те, кого можно считать нормальными людьми, чаще всего живут, с семейной точки зрения, не лучше тебя.
     - Ничего подобного! Это выродки рода человеческого!

     - И много ты знаешь людей своего возраста, которые как поженились в юности, так и живут вместе?
     - Моя сестра.

     - Вот она, видимо, все родительские гены на себя и перетянула. А еще?
     - Э-э-э... Маргулис. Счастливейшая семья, единственный брак. Вообще это должно быть нормой. Хотя должно быть и по-разному. Главное — чтоб не по-свински и чтобы люди оставались друзьями.

     - Это принцип, которого ты сам придерживаешься?
     - Да, и в моем случае, кажется, это получается.

     - А сколько лет твоему сыну Ивану? (Пауза. Считает.)
     - Десять. Будет десять.

     - Ты считаешь себя хорошим отцом? (Продолжительная пауза.)
     - Я стараюсь. Во всяком случае, на протяжении последних полутора-двух лет, когда он стал чуть постарше и посамостоятельнее, я его беру во все путешествия. Когда мои поездки совпадают с его каникулами.

     - Как ты считаешь, официальная регистрация брака — это важно?
     - По поводу штампа я вот что могу сказать. Наверное, женщина вправе смотреть на эту печатку иначе, чем мужчина, и трудно ее в этом обвинять. Но я никогда не мог придать этой штуке значение, потому что если люди счастливы вместе, то о какой печати может идти речь? А если кто-то из двоих на печати настаивает, значит, хочет каких-то дополнительных гарантий. А это говорит только о том, что есть либо недоверие, либо что-то другое, тоже нехорошее...

     - Ты хочешь сказать, что если ты влюбишься и тебя потянут в загс, твоя влюбленность испарится?
     - Или в ту же минуту, или через полгода после загса. А может, не исчезнет вообще — здесь нет правил.

     - To есть, ты допускаешь, что снова женишься и появятся еще дети?
     - Почему же нет? Конечно.

     - А ты занимался Иваном, когда он был маленьким? Скажем, укачивал?
     - Укачивать не укачивал, но по магазинам носился, разыскивал все эти смеси, памперсы, которые тогда были большим дефицитом...

     - А сейчас стал бы?
     - Конечно, стал бы.

     - Но ведь такая полноценная семья требует массу времени. Тебе пришлось бы что-то бросить.
     - На самом деле, я об этом мечтаю вне зависимости от наличия ребенка. Но не получается. Какая-то непрерывная цепочка — одно тянет за собой другое, другое — третье, и все связано. И просто одно звено взять и вырвать оттуда кажется невозможным. Хотя, скорее всего, это заблуждение. Вот у меня нет секретаря. На все телефонные звонки я отвечаю сам. (За все долгое  время нашей беседы не раздалось - как ни странно - ни одного звонка ровно до той поры, пока Андрей не произнес слово "тeлефон". Обрадовавшись, что про него вспомнили, он затрезвонил буквально в ту же секунду. В дальнейшем мы старались этого слова избегать - и он снова надолго замолк.)
...Так вот один мой друг увидел, что я это делаю, и сказал: «Ты с ума сошел? За то время, когда ты мог бы написать хорошую песню, ты сидишь и отвечаешь на идиотские телефонные звонки.
За этот час много было действительно нужных звонков?» Я покраснел и сказал: «Два». Он сказал: «Так выключи его к чертовой матери». Но я вот не могу. Хотя большую работу в этом направлении веду.

     - У тебя есть представление об идеальной женщине?
     - Нет. Это примерно как если бы ты меня спросила: есть для тебя какое-то идеальное вино? Я б тебе сказал, что в зимний вечер под пельмени очень хорошо вопить водочки, а летним днем под жарящегося барашка — красного сухого вина. А глядя на свежих креветок на берегу океана, конечно, думаешь о пиве. Нет идеальных женщин! Все зависит от ситуации, от моего настроения, от того, чем я собираюсь заниматься в ближайшие несколько часов...

     - Это ты говоришь о своевременной подружке. А как насчет женщины, которая «подойдет» при любом настроении и в любое время суток?
     - Мне казалось пару раз в жизни, что я именно таких и встречал. Ничего у меня с ними не получалось, все заканчивалось трагической неразделенной любовью с моей стороны. Возможно, это связано с тем, что, будучи очарованным сверх меры, я себя начинал вести как идиот. А какой же нормальной женщине это понравится?

     - А ты не застрахован в таких случаях своей знаменитостью?
     - Если ты думаешь, что для меня есть какие-то особые индульгенции, то ты ошибаешься. Нет, никаких. И потом, я уже говорил, что мы общаемся в очень узком кругу, где количество женщин считано. И я подозреваю, что это не лучшие женщины, но вынужден общаться с ними.

     - И чего тебе в них недостает?
     - Да я вообще-то не жалуюсь на судьбу! Мне всего хватает. Но я могу сказать, что я в них не приемлю. Не интересуют женщины полные. Я могу быть с ней другом-товарищем, общаться-беседовать, но дальше этого дело никак не пойдет- Очень большое значение имеет тембр голоса. И еще я ненавижу тупость, вульгарность и склонность к быстрому опьянению. До недавних пор мне казалось, что меня не может заинтересовать женщина, которая хоть на сантиметр выше. Как выяснилось, я ошибался.

     - А возраст?
     - Я как-то не задумывался. Когда мне было 25, я общался с 20-летними, потом стало 30, я общался с 25-летними, потом стадо 40...я продолжал общаться с 25-летними. Редко оказывается сегодня, что мне есть, о чем говорить с 19-летними. И не потому, что я умный, а они дуры. У них другая жизнь, их интересуют вещи, которые мне непонятны. А их совершенно не волнует то, что меня. Хотя мы замечательно можем работать вместе.

     - Бывает, чтоб от тебя уходили?
     - Бывает. Или я могу сделать так, чтобы от меня ушли. Это когда хочется первому начинать, но понимаешь, что ничего хорошего все равно не будет. Когда я говорю, что не виню себя ни в одном из расставаний, имею в виду то, что я поступал честно. Может, оно и удобней вдвоем быть... Но с момента, как чашечка переполняется, начинает через край течь, понимаешь — дальше будет только хуже.

     - Ты не любишь напряги.
     - Я очень не люблю напряги. Дело в том, что — хотя, может, я наивен и такого не бывает — в моей работе и всем, что с этим связано, я имею такое количество напрягов, что личная жизнь — это как раз то место, где я их не должен получать. И может быть, это как раз дело любимой женщины.

     - Ты грешен? Впрочем, нет, давай не так. Ты человек религиозный?
     - Ну, кто без греха, пусть первый кинет в меня камень. Я человек верующий, но не религиозный. Я редко хожу в церковь, реже, чем следовало бы. У меня есть претензии к сегодняшней православной церкви. Хотя я крещен именно в ней лет 12 назад и иногда ее посещаю. Конечно, я грешен.

     - А на исповеди бывал?
     - Нет, и не стану. Потому что мне проще — извините за кощунство — исповедоваться непосредственно Отцу небесному. А когда я вижу ухо батюшки, нет у меня ощущения, что вот именно он здесь Его представляет. Когда я в Киеве в храме Андрея Первозванного вижу, что в чиновном ряду на месте Андрея Первозванного висит другая икона и батюшке задаю вопрос: почему, а он разводит руками, у меня нет к нему веры.

     - А что, какие-то другие религии вызывают у тебя больше доверия?
     - Нет, я считаю, что все это формы для общения с Богом. Мне очень нравится теория о том, что Бог, безусловно, един, а для удобства людей в разных местах и в разное время Он был вынужден называть себя разными именами. Вот и все.

     - Я-то, говоря о грехах, все хочу свернуть на всякие скользкие темы. Скажем, слышала от тебя что-то о модном наркотике ЛСД. Употребляешь?
     - Нет. Было несколько экспериментов, которые на меня произвели впечатление. И подходил я к этому абсолютно - извини за дурацкое слово - научно. Потому что творчество многих любимых моих западных музыкантов было непосредственно с этим препаратом связано. Битлз, Джимми Хендрикс, Саймон и Гарфанкелъ... Да все шестидесятники-семидесятники. И для меня это была часть познания того, как, в каком состоянии и почему они делали эту музыку, что этому сопутствовало. И я считаю, что получил полную картину. Лично мне для того, чтобы делать что-то, слава Богу. допинг не нужен. Я даже расстраивался — все музыканты в мире курят траву, а я вот от нее просто засыпаю. Для меня это абсолютно бесполезный продукт. Мне обычно говорят- «Да ладно, это ты плохую траву курил. А ты попробуй хорошую». Нет, я все равно засну, я это знаю заранее.

     - Ты говорил, что от ЛСД очень обостряется восприятие, например, ты отлично слышишь фальшь, даже хорошо законспирированную.
     - Этo верно, но я в этом состоянии не могу ничего делать сам. Здесь есть разница. Я могу слушать, смотреть, воспринимать. А потом сравнить эти ощущения с ощущениями на следующий день. Но взять гитару и заиграть - это не мое. Поэтому я этим не пользуюсь. Если бы это для меня работало, наверное, пользовался бы.

     - Грех жаловаться. Кому нужна зависимость от наркотика?
     -  Точно так же я не испытываю зависимости от алкоголя, хотя считаю себя человеком пьющим. А уж в молодые-то годы выпивал чудовищное количество, как мы все. И никогда не мучился похмельем.

     - Прямо уж никогда?
     - Наверное, если бы я махнул бутылку портвейна, а потом полбутылки водки, то было бы плохо. Но я прошел азбуку и понимаю, что нельзя...

     - Да ты и пьешь одну водку.
     - В последнее время да. Хотя вот видишь, сейчас сижу красненькое сухенькое потягиваю.
     - Это не в качестве алкоголя...
     -  ...ara, как компотик. И то же самое с курением табака. Я до сих пор не знаю, курящий я или нет. Могу курить, а могу не курить. И когда я сижу в компании, а кто-то рядом со мной со
вкусом закуривает, я автоматом беру сигарету и закуриваю. Если рядом такого человека нет, я курить не буду. (Тем не менее минут через двадцать закурил.)

     - А есть что-нибудь, что ты мог бы назвать допингом? Или. короче: "А.М., как вы пишете ваши песни?"
     - Есть допинг, определенно. Если я уехал в лес или нырять и была удачная подводная охота, я оттуда возвращаюсь заряженный, как батарейка. Вот мы с сыном ездили в Африку, так я там написал три песни за неделю. При том. что времени свободного не было. Это потому, что не звонит телефон, ходишь и красота невероятная. У меня очень сильная энергетическая связь с природой — с водой, с лесом.

     - To есть просто нужен отдых.
     - Давай назовем это так. Хотя для меня отдых — это скорее сидение в кресле-качалке и чтение приятной книжки. А когда ты ночью с фонарем лезешь в ледяную воду (а хорошая охота сопряжена с такими обстоятельствами) — ты тратишь массу физических сил и рискуешь иногда очень. Есть какие-то клетки внутри, какие-то очень древние гены, которые в этих ситуациях начинают работать.

     - «Мужчина-добытчик»?
     - Да, я себя чувствую с рыбой на равных.

     - Разве что ружья у нее нет. И каков самый внушительный трофей?
     - 62 кг. Нильский судак из озера Виктория в Кении. Мы его отдали хозяевам отеля.

     - Да, где-то эта фотография была. Где вы с судаком примерно одного роста и стоите рядом.
     - А в Днепре был сом 25 кг.

     - И что, от сидения с удочкой ты тоже испытываешь удовольствие?
     - Конечно! Конечно. Но не от сидения, а от ожидания того, что сейчас произойдет. Когда ты за секунду чувствуешь, что сейчас клюнет. И если это происходит, понимаешь, что приборы внутри тебя правильно работают.

     - И давно ты пристрастился к подводному плаванию?
     - Классе в четвертом, в пятом. Тогда была маска с трубкой. Акваланг был позже. В первую поездку и Черное море — экзотика.

     - А сейчас что для тебя экзотика? Ты уж, небось, везде побывал. Есть что-нибудь, о чем ты мечтаешь?
     - Не везде. Вот я мечтаю посмотреть в Австралии Большой барьерный риф, Таити, остров Пасхи — туда мы скоро собираемся с Сенкевичем, большую экспедицию затеяли. Мадагаскар... Конечно, все объехать невозможно. Мечты делятся на осуществимые и неосуществимые. Осуществимая мечта - это фактически уже план. А мечты... Сейчас я могу мечтать только, чтобы уменьшилась возможность того, что тебя или твоего близкого могут застрелить случайно, по ошибке. Не за того приняли, извини.

     - Сейчас очень модно чувство ностальгии. Есть оно у тебя?
     - Нет. Мне страшно интересно было бы пожить полгода на каком-нибудь необитаемом островке. Появится ли у меня ностальгия по привычной жизни? Я уверен, что нет.

     - И когда настанет момент — чтобы ты на этот остров переехал и завел восемь больших голодных псов?
     - He знаю. Мне кажется, чашка еще не переполнилась. Хотя наше время замечательно своей непредсказуемостью. Все что угодно может завтра произойти. Придет Зюганов какой-нибудь к власти, через три дня меня вызовут и скажут: «Андрей Вадимыч, давайте уже как-то определяться, вы с нами или против нас». Я тут же уеду, конечно.

     - Почему в нашей рок-музыке 70-х и 80-х неразделимая западная троица "sex, drugs and rock'n'roll» распалась, по крайней мере, на две части? Ни ты, ни Гребенщиков, ни Цой никогда не пели о сексе, да и секс-симвоми, в отличие от Джаггера или Моррисона, не были?
     - На самом деле были, уверяю тебя. Я могу сказать, что когда ты стоишь на сцене и физически ощущаешь, что в этот момент все женское население зала тебя хочет, наверное, в этот момент ты и являешься секс-символом.

     - А почему вы об этом не пели?
     - Это совершенно необязательно. Я не Пресли, меня другое интересует. И потом, надо говорить о том, какой музыкой занимается человек. Если сравнить то, что делал я, с тем, что делал, например, Боб Дилан на сцене, не думаю, что у него на концерте девки трусы снимали. И я не думаю, что Боря или "Машина времени" когда-либо играла рок-н-ролл. Это другое шаманство, совершенно. У нас все по-другому. Россия всегда шла своим путем. Но я считаю, что Цой был колоссальным секс-символом. От него шла мощнейшая сексуальная энергия.

     - А вы с Борисом Борисовичем, значит, были не по этому делу.
     - Мы были по этому делу. И потом, "были" меня несколько обижает.

     - Ну, раз так, скажи мне, правда ли, что ты довольно часто пользуешься услугами проституток?
     - А что такое часто?

     - Чаще, чем раз в год.
     - Тогда часто. Но не каждый день, и даже не раз в неделю.

     - Это тоже потому, что не хочется никакой ответственности?
     - Наверное, поэтому. И потому, что не хочется никаких продолжений и никаких начал в сотый раз. Знаешь, в конечном счете, как бы это грубо ни звучало, каждый мужчина так же, как каждая  женщина, всякий раз при знакомстве играют один и тот же спектакль. Идет игра: вы друг другу симпатичны, но до последнего момента неизвестно, случатся что-нибудь или нет. Так не хочется играть его еще раз. Надоело. Но удерживает то, что, как с любой профессией, у нас так мало профессиональных проституток. И они неоправданно дороги — по тому классу, который они сегодня представляют, по сравнению с миром они должны стоить долларов по пятьдесят за ночь.

     - А стоят?
     - Двести, триста, четыреста.

     - Где ты их берешь, на улице?
     - Да нет, зачем же. Есть несколько клубов. Возникает иллюзия, что там народ, что ли, почище и получше, хотя на самом деле одни и те же.

     - Кажется, большинство мужчин от секса с проституткой удерживает страх. Не боишься СПИДа?
     - По-моему, существуют способы предохранения. Или я ошибся? Очень долгие годы я был принципиальным противником — по одной только причине. Мне казалось, что это страшно неинтересно. Ты пришел, заплатил и точно знаешь, что в ближайший час все это произойдет. А теперь... Уж пусть я знаю. Но я не пропагандист этого дела. И даже если я этим пользуюсь — кстати, реже и реже, — то в состоянии сильной усталости и безысходности, когда намыкался за несколько дней и вдруг ночью еду один домой, и мне просто скучно. Представляешь, как придешь домой, покормишь собаку, вскипятишь чайку. Самому с собой даже рюмочку выпить неинтересно. Вот из-за этого. Хочется с кем-то пообщаться. Кстати, иногда до коикм дело не доходит. И даже от денег один раз отказались.

     - Ты любишь говорить, что неорганизован в быту. А в доме чисто, прибрано... Или у тебя, как у Синей Бороды, есть тайная комната, где ты все сваливаешь?
     - Нет, просто здесь живет хозяйка, которая ходит с веником и закрывает за мной дверцы шкафов. Ты будешь смеяться — один мои товарищ не так давно всерьез учил меня закрывать за собой шкаф. Оказывается, это очень просто. В тот момент, когда ты открываешь шкаф. НЕ НАДО ВЫПУСКАТЬ РУЧКУ ДВЕРЦЫ ИЗ СВОЕЙ РУКИ! Одной рукой надо брать нужную вещь, другой крепко держать дверцу.
Как только ты ее выпустил — все. Она остается открытой!

     - И что в этом такого ужасного?
     - А то, что если за тобой никто не ходит и не закрывает эти шкафы, то через двое суток квартира превращается в... Ну, такое ощущение, что здесь был обыск. И когда ты сам начинаешь биться об эти дверки, охватывает отчаяние. Потому что нет ощущения, что ты это сделал сам. Вот вариант супружеской гармонии. Маргулис, например, такой же, как я. Но его жена закрывает за ним шкафы, испытывая от этого счастье, понимаешь?

     - Нет.
     - А их счастье обоюдно. Другая женщина, она же может вспылить: ну что ты, дескать, вечно открытыми-то оставляешь! И не надо, значит, им жить вместе.

     - А кто тебя кормит, когда ты возвращаешься из дальних стран?
     - Я способен сам себя прикормить. Я вообще мало ем.

     - Полгода назад я бы так не сказала. А сейчас ты здорово похудел.
     - Оставь эту фразу, я тебя очень прошу. Мне будет приятно. Кстати, свиные бока возникают не от того, что много ешь, а от того, что ешь не вовремя и при этом еще выпиваешь. (Тут раздался еще один звонок. По интонациям можно было предположить, что звонит любимая девушка. Я вышла из комнаты. Оказалось, звонила его 22-летняя дочь Дана.)

     - He знала, что у тебя есть такая взрослая дочь.
     - Я в сам узнал только три года назад, когда она мне позвонила.

     - Интересно, что ты при этом чувствовал?
     - Я взволновался неожиданно. Поехал встречаться. Мы увиделись на улице - она себя описала. Но когда я ее увидел, то понял, что узнал бы и так. Мы страшно похожи — надо представить меня двадцать лет, только в женском обличье. Очень красиво получилось.

     - А фамилия у нее твоя?
     - Нет, фамилия у нее мамина. Вот по поводу роли родителей. Не знаю, стоит ли об этом говорить... Я представляю, в каких условиях она росла. Это ей не помешало закончить школу с китайским уклоном, по почте сдать экзамен в колледж в Пенсильвании, получить «отлично», причем со стипендией, там выучить японский язык...

     - To есть гены все преодолели, и она так же, как ты, любит суши?
     - Точно. Может быть, мы несколько переоцениваем роль воспитания наших детей. Мне кажется, процентов девяносто в них уже заложено. Там, правда, может и плохого быть заложено девяносто процентов. Но это не значит, что своим воспитанием ты сможешь это изменить. Это, правда, только предположение.

     - Чего не хочется больше всего?
     - Болеть. Хотя я болею, пожалуй, даже меньше других.

     - Ты же плаваешь все время — спорт, закалка.
     - Умоляю тебя! Очень легко впасть в заблуждение: "Вот этот занимался спортом — вон до каких лет прожил; а этот не занимался и умер в тридцать лет." А вот тот занимался спортом и сломал себе спину в двадцать пять. Это демагогия советских врачей, чушь собачья. Можно лучше выглядеть, можно сделать себе фигуру, но быть застрахованным от того, что ты завтра заболеешь менингитом... Мне кажется, что организм — такая машина, которую можно настроить на любой режим работы. Самое вредное — это скакать с режима на режим. Занимаешься спортом — занимайся. Не занимаешься — не занимайся. А вот это вот: «Я сегодня худею, завтра я бегаю, послезавтра отдыхаю» — это конец.

     - На каков машине ты ездишь?
     - Лендровер «Дискавери».

     - А что будет следующим?
     - Наверное, Форд «Мустанг». Я не отношусь к машинам как к чему-то пижонскому. Если ты в машине каждый день проводить большое количество времени, она тебе должна хотя бы нравиться. Еще - не ломаться.

     - А сам ты что-нибудь починить в состоянии?
     - Я впадаю в отчаяние, когда надо вбить гвоздь или что-то еще сделать. Ну не способен к этому. Папа умел, но мне не передал. Так что я вызываю кого-нибудь. Или так и живу — без гвоздя в стене.

     - Что такое комфорт для тебя?
     - Когда тебе никто не мешает.

     - И этого тебе достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно?
     - Какое-то время да. Потом, наверное, затоскую. Но пока это настолько несбыточная мечта, что хочется хоть попробовать.

Латексная краска для ванной Dulux Ultra Resist является лучшей для внутренних работ.