— Чем объясняется многолетнее табу, которое вы наложили на общение с прессой ? Ведь поклонникам явно не хватает общения с вами!

— Я считаю, что интервью — вещь не обязательная. В том, что я пишу, рисую или пою, я высказываюсь полностью. Все прочие рассказы и ответы на дежурные и довольно дурацкие вопросы, на мой взгляд, никому не нужны, во всяком случае, я от этого удовольствия не получаю. Но иногда это становится необходимым. Информационная среда сегодня настолько плотна, настолько сильно люди от нее защищаются, что, если не прокричать, тебя никто не услышит. Поэтому, стиснув зубы, примерно раз в два года я встречаюсь с журналистами, рассказываю им в неизвестное» всякие ужасы, а в промежутке говорю: «А еще у нас тут вышла новая пластинка».

— Вы продолжаете писать картины?

— Пишу, когда есть свободное время. Хотя я бы не стал называть это картинами, потому что это все-таки графика. Это техника стремительная, даже молниеносная. Я не работаю маслом, потому что вещи в масле у меня получаются какие-то замученные. Я выбрал технику, где самое главное — это фиксация состояния, а что рисуется — не имеет абсолютно никакого значения. Ты рисуешь секунд тридцать, и полотно засыхает, ты уже ничего не исправишь — можно только выбросить, если ты не поймал нужный момент. Искусство, на мой взгляд, — это всегда не что рисуешь, а как. Искусство — стрельба в неизвестное, где степень точности попадания соответствует степени приближения человека к Богу.

— Кто у вас вызывает больше симпатий — Андрей Макаревич-музыкант, поэт или художник?

— Возможно, кому-то мое заявление покажется странным, но если говорить о профессии, я считаю себя в первую очередь художником. Гитарой я в основном деньги зарабатываю. К сожалению, не могу посвятить все свое время рисованию — я бы тогда просто умер с голоду.

— А где можно увидеть ваши работы?

— Последняя выставка проходила в Нью-Йорке. Кроме того, в Центральном доме художника на Крымском Валу на втором этаже есть постоянная экспозиция моих работ — их там более ста.

— Я видел вас в Киеве в дни «Оранжевой революции». Скажите, а почему вы так и не выступили на Майдане в поддержку украинской демократии? Ведь очень многие ждали от вас этого, тем более что вы все-таки лицо неофициальное?

— Официальные лица как раз там светились как могли. На самом деле я считаю, что это внутреннее дело украинцев, с кем идти. Скажу вам честно, мне оба эти парня не нравятся. Я надеюсь, что у них самих хватит ума разобраться, под кем ходить. Мне все происходящее в Киеве напомнило атмосферу нашего 1991 года, и я отлично помню, что за всем этим последовало. Я там так же видел очень много мерзавцев, которые воспользовались движением души наивных молодых людей. А вообще настроение было самое замечательное, так что я со сцены так и объяснил: душой я с вами, но разбирайтесь сами.

— Андрей, как вы думаете, почему сегодня столь востребованы верки сердючки и другие персонажи, мягко говоря, не отмеченные печатью высокого вкуса?

— Это происходит, вероятно, потому, что уверенности в завтрашнем дне нет ни у кого — ни у богатых, ни у бедных. Особенно ее нет у тех людей, которые зарабатывают деньги (появится она еще не скоро). Поэтому их главное желание — здесь и сейчас. Все они делают то, что сегодня наверняка сработает. И никто не рискует вложить деньги во что-то, что может окупиться лишь завтра. Телевидение — это деньги очень большие, а то, что при этом происходит дебилизация населения, их не очень беспокоит. Государство же, судя по тому, что оно не вмешивается, такое положение дел вполне устраивает.

— Говорят, что Виктор Цой жив и живет где-то в Японии. Не хотели бы и вы, достигнув зенита земной славы, так же в один прекрасный день оставить все и удалиться?

— А еше говорят, что Николай II живет где-то в Тибете... В принципе, если вы внимательно слушали песни Цоя, у вас не должно быть сомнения, где он сейчас находится. Он сам себе выбрал этот путь, сознательно шел к встрече со смертью. Как говорил Пастернак одному начинающему поэту, «вы, молодой человек, напрасно балуетесь со словом «смерть» — есть вещи, которых всуе касаться нельзя». Весь поздний Цой — это воспевание темы смерти. Думаю, что он не мог иначе.

— Жизнь так непроста, что постоянно удивляешься, что для вас служит источником вдохновения?

— Именно то, что она так непроста: если бы она была проста, вдохновляться было бы особо нечем. Не знаю... Я не занимаюсь самокопанием, во всяком случае, в этом направлении.

— Не собирается Леонид Ярмольник еще раз подвигнуть вас на песни для кино? Или кто-то другой — у вас это так здорово получается!

— Я всегда мучительно писал для кино, потому что всякий раз сроки бывали какие-то невероятные. Они ведь думают, что это так просто: сел и написал. А подвести людей тоже нельзя. От ужаса это все делалось. Во всяком случае, особого удовольствия этот процесс мне не доставляет. А Леня Ярмольник, насколько я знаю, сейчас собирается продюссировать мюзикл из жизни стиляг начала 50-х, и там, судя по всему, будут задействованы другие композиторы.

— Есть ли что-то в этой жизни, чем вы еще не пробовали заняться, хоть и очень хочется?

— На самом-то деле очень много такого, но я себя сознательно сдерживаю, потому что все-таки стараюсь смотреть на себя трезво. Мне давно хочется снять кино, но я отлично понимаю, что если это делать, то нужно от всего отказаться,— что уже почти нереально, — найти кучу денег, взвалить на себя бешеную ответственность... И кино, скорее всего, получится так себе. Потому что эта профессия требует иметь хотя бы опыт. Поэтому желания такого рода я стараюсь тормозить и в авантюры, во всяком случае в последнее время, стараюсь не пускаться.

— Поэтому и сами не снимаетесь?

— Да. потому что среди моих друзей есть замечательные артисты, игрой которых я восхищаюсь, и я думаю, что буду глуповато выглядеть на их фоне. Несколько раз я поддавался на уговоры режиссеров — они очень хорошо умеют уговаривать, когда им это нужно, — теперь об этом страшно жалею.

— Создается впечатление, что вы очень любвеобильный человек, так и хочется задать вопрос: какие женщины вам нравятся, сильные или слабые, энергичные или тихие, умные или глупые?

— Для меня это большей частью непредсказуемо, нельзя знать заранее, кто тебе в следующий раз понравится. Но могу сказать точно: глупость симпатий не вызывает ни в мужских, ни в женских проявлениях. Все остальное, в принципе, возможно.

— Часто вам в последнее время случается выступать одному, без «Машины времени»?

— Настолько редко, что я даже забыл, что такое исполнять свои песни одному под гитару.

— Где-то в конце 80-х вышел диск, где вы как раз один пели под гитару. Я закрутил этот диск до дыр, и лучшего, на мой взгляд, из-под вашей струны ничего не выходило. Почему вы перестает работать в этом направлении?

— На самом деле таких дисков три. Первый, о котором вы упомянули, назывался «Песни под гитару», потом вышли «У ломбарда» и «Я рисую тебя». Это жанр с очень ограниченными возможностями в музыкальном плане. Мне кажется, что я его наелся, хотя все непредсказуемо. Что-то сочиняется все время, и ты до последней минуты не знаешь, что получится в конце концов и какого воплощения это от тебя потребует.

НОВАЯ НЕДЕЛЯ 2 марта 2005 г.