Меня за мои без малого пятьдесят лет довольно часто называли хулиганом. Причем гораздо реже за физические контакты с противоположной стороной, чем за вещи морального плана. В советские времена это вообще было словом, которое определяло любое нестандартное поведение того или иного человека в глазах людей традиционных взглядов. Ну, к примеру, носишь ты в семидесятые годы длинные волосы — хулиган, носишь в девяностые прическу «под ноль» — тоже хулиган, да еще и скинхед к тому же. Поешь песни на зарубежных языках — хулиганство, на русском, но не те — еще хуже. Под это понятие подходило все, что было интересно молодежи: западное кино, выпивка, секс, нудизм, даже занятия «не теми» видами спорта. И я, как и миллионы моих сверстников, хулиганил, хулиганил и еще раз хулиганил. С возрастом стремление «делать это» во мне не только не умерло, но даже и не притупилось, приобретая порой самые причудливые формы. Где я только не хулиганил!

   Иногда, выезжая за город на дачу, где-то в диапазоне средних волн (метров 180-190) я наталкивался на какие-то удивительные передачи. Не знакомые мне, но явно знающие друг друга люди переговаривались между собой, передавали "88" любимой девушке (позднее я узнал, что это на радиоязыке обозначало «поцелуй») и ставили друг другу музыку. В эфире звучали «Криденс», «Лед Зеппелин», ну и «Битлз», конечно. Каким образом все это происходило в на шей зашоренной стране, я не знал. Со временем выяснилось, что в радиоэфире «работают» многие мои дачные знакомые, а все их оборудование состоит из приемопередатчика, изготовляемого из пары ламп, нескольких сопротивлений и других деталей, схему которого опрометчиво опубликовал когда-то жрунал «Техника молодежи». Зачитанный до дыр, этот журнал служил пособием для нескольких поколений начинающих радиолюбителей. Качество передач было отвратительным, распространялись они лишь на 5-10 километров, но какой кайф был говорить в эфире о чем угодно, рассказывать анекдоты и ставить любую музыку!

   Конечно, формально все это было запрещено и участковые милиционеры даже делали обходы и конфисковывали приемники и антенны, но бывало это краине редко. В основном все сходило нам с рук, несмотря на то что в газетах того времени регулярно появись статьи о вреде неконтролируемого эфира. Писали о том, что это якобы мешает летчикам, милиции и скорой, хотя даже дебилу было ясно, что данный строго ограниченный частотный диапазон не может мешать никому вообще. Ну а в целом явление называлось «радиохулиганство». Мог ли я подумать в то время о том, что через каких-то тридцать лет стану самым известным радиохулиганом страны с программой «Хулиган-шоу Петра Подгородецкого»?

   Началось все с того, что году в 98-99-м меня пригласили на радиостанцию «Серебряный дождь» принять участие в программе «Диджеями не рождаются». Смысл шоу состоял в том, что приглашался какой-то известный человек — артист, политик, журналист и пр., который должен был выступить в качестве ведущего часовой передачи. Я придумал пару программ, одна из них была посвящена известным песням в малоизвестном исполнении, другая — новой пластинке «Машины времени». Программы понравились, но тогда я был занят работой в «Машине» и ни о чем другом не помышлял.

   После изгнания меня из группы я получил предложение от руководства «Серебряного дождя» вести ежедневную двухчасовую программу «Хулиган-шоу» и согласился. Правда, двухчасовой вариант пять дней в неделю для меня был тяжеловат, и со временем мы сошлись на часовом эфире. Ко мне приходили всякие разные гости, с которыми мы забавлялись, шутили, хулиганили, болтали со зрителями, слушали музыку. Настоящее радиохулиганство. А еще ведь за это платили деньги, хотя немного — 800 долларов в месяц.

   Иногда мне удавалось разнообразить свое участие в работе «Серебряного дождя». Сидя не даче у моего друга Тараса Нотина, я познакомился с генералом милиции Ильей Петровичем Савченко, который был начальником Орловского УВД и приехал вместе с Алексеичем и другим генералом — начальником УФСБ. Честно говоря, я был поражен тем, как милицейский генерал прост и легок в общении, а его чувство юмора (а я, поверьте, знаю в этом толк) меня просто очаровало. Мы болтали, выпивали, затем я немного поиграл и попел. А Илья Петрович возьми да и скажи: «Петр, а почему бы тебе десятого ноября не приехать в Орел и не принять участие в праздничном концерте, посвященном Дню милиции?» А я возьми да и согласись

   В общем, 9 ноября 2000 года я на гаишной машине выехал в Орел. Дорога была абсолютно обледеневшей, но водитель держал ровно 140 километров в час, то есть обычную для машин сопровождения скорость. Все дорожные издержки компенсировала встреча. Меня принимали два полковника и одна дама — старший лейтенант. У меня в номере был накрыт стол, «ломившийся от яств», так что вечер прошел «в теплой дружественной обстановке». Осложнялось все тем, что с утра следующего дня мне надо было провести радиоэфир из орловской студии «Серебряного дождя». Часов в десять за мной приехал Алексеич, отпоил меня «Боржоми», и я успешно провел часовой эфир из Орла. Ну а потом отправился в Орловский драматический театр на концерт. Новация Ильи Петровича с приглашением на концерт, посвященный Дню милиции, такого хулигана как я, была, конечно, из ряда вон выходящей. В провинции, вообще, принято смотреть на местную художественную самодеятельность и артистов классического или народного жанра. И тут под объявление «Выступает заслуженный артист России, кавалер ордена Почета Петр Подгородецкий!» на театральную сцену выхожу я. Как обычно, в джинсах и толстовке. Увидев в зале несколько сотен ветеранов, увешанных орденами, большие звезды начальства в первых рядах, я даже как-то смутился. Поэтому сказал, что, мол, ребята, орденов у вас гораздо больше, но я, что могу, для вас сделаю. Первые две песни — про Макара-кулинара и Гавайи — прошли почти при полном молчании. Только в конце второй я заметил оживление на балконе, где сидели курсанты Орловского юридического института МВД. На третьей народ оживился и стал хлопать, а последние пару песен я вообще спел «на ура». А потом снова были полковники, генерал Илья Петрович, дама — старший лейтенант и все остальное, в соответствии со строгим милицейским регламентом. Очнулся я на заднем сиденье милицейского «Сааба», который стоял у дверей моего дома. Было около часу дня 11 ноября. Через три часа у меня начинался московский эфир на «Серебряном дожде».

   Радиоэфиры помогали мне раскручивать и собственные проекты, которые потихоньку стали появляться, а моя физиономия вместе с лицами Гордона и Соловьева украшала десятки троллейбусов, сотни урн и баннеров в центре Москвы. Захотелось мне поболтать со старым другом или симпатичной девушкой, я их в эфир тащу. Правда, к концу второго года мне все это достаточно надоело. Так надоедает любая регулярная работа, на которую надо ходить по часам, ну и уходить тоже.

   Что-то нужно было делать, и я пригласил к себе в передачу Вадика Степанцова. Я был на его концерте и услышал там замечательное стихотворение «История с гимном». Оно было посвящено обсуждавшейся тогда теме, какой гимн нужен нашей стране, и изобиловало элементами ненормативной лексики. Оно так мне понравилось, что я решил довести его до своих слушателей. Это сильно напоминало анекдот: «Поручик Ржевский сидит и что-то сосредоточенно пишет. К нему подходит полковник: „Что вы пишете, поручик?" — „Гимн нашего полка".— „Дайте-ка посмотреть... Да. у вас тут один мат!" — „Да нет же, полковник, вот, в третьем куплете слово «знамя»"». В конце передачи настало время обнародовать хит. Перед этим я сказал: «Дорогие мои радиослушатели, скорее всего, мы с вами больше не услышимся, поскольку я сейчас поставлю компакт-диск со стихотворением Вадима Степанцова. Кто может, заткните уши женщинам, кто может, уведите детей от радиоприемников, но послушать это вы должны! На этом я окончательно прощаюсь с вами!» В общем, стихотворение было дано в эфир без всяких купюр и «пиканий», в результате чего я был вынужден покинуть пост радиоведущего. Даже зарплату за последний месяц работы не заплатили. Но все равно, похулиганив напоследок, я испытал чувство глубокого удовлетворения.

   Работа на радиостанции в качестве ведущего имеет свои преимущества. Во-первых, выяснилось, что множество девушек хотело бы со мной встретиться и провести время, чем я иногда пользовался. Во-вторых, меня «напитывали» творческими идеями, люди привозили свои записи, песни, стихи, музыку. В-третьих, стоило мне пожаловаться на то, что у меня машина в ремонте, тут же звонил кто-нибудь с предложением отвезти домой. Ну а пойти куда-то в ресторан или клуб вообще проблем не было. И сами клубы приглашали, и просто слушатели. Правда, с появлением Ирки моих поклонниц, ждавших меня у выхода со студии, все чаще ожидал облом. Она меня привозила на эфир, а потом «в профилактических целях» забирала оттуда. Я, в общем-то, не возражал. Вообще, ежедневный эфир имеет определенные преимущества. Мой коллега Миша Плотников устраивал со своими слушателями коллективные выезды на рыбалку, ловили рыбу, общались, делали уху, потом, уже в Москве, снимали ресторан, а дальше это становилось своеобразным клубом, где люди общались. С течением времени наращивается такая радиосемья. Единственное, что бывает тяжело, — это найти тему на каждый день работы.

   Еще тяжелее — работать ежедневно на ТВ. Вадик Тихомиров с М-1 работал с 7 до 11 часов утра в прямом эфире! И ведь надо быть в форме, выглядеть более или менее прилично. Там уж не получится, как на радио, во время какой-то песни покурить или глотнуть пивка. А в целом у меня остались самые теплые воспоминания о работе на радио и на телевидении, я многому научился и, надеюсь, смог кому-то помочь в жизни и просто облегчить времяпрепровождение. В составе «Машины времени» мы начали сниматься в 1980 году. Самое интересное, что где-то в архивах есть запись для первой программы моей песни «Ах, что за луна!». Как сейчас помню, подставкой для клавиш был столик, накрытый блестящей новогодней скатертью с «дождем». Хотелось бы ее когда-нибудь еще раз увидеть.

   В то время нас много снимали для региональных телестудий. Как правило, мы снимали по нескольку песен. В Свердловске мы записывали «Поворот».

   Нас усадили на древний телевизионный кран, который при обычных обстоятельствах возит по студии оператора с камерой. Мы были уже сильно нетрезвыми (дело было под утро), но кто-то все-таки сел за руль и стал гонять по студии. Обошлось, правда, без потерь.

   А первая запись, которая неизвестно каким образом появилась в «Голубом огоньке» в новогоднюю ночь 80/81 года, — это запись песни «Скачки». Я, помнится, носился там по всему залу, вытаскивал всех танцевать — в общем, отвязывался, как мог. Правда, была дана команда показывать нас как можно меньше, но прорыв был сделан. А на следующий год пошла песня «За тех, кто в море», правда, в исполнении Софии Ротару. Ну а мы как бы аккомпанировали. Честно говоря, идиотизм наших телерадионачальников просто поражал. Мы были самой популярной группой в стране, нас знали десятки миллионов людей, а миллионы были поклонниками коллектива, а на центральном ТВ показали всего две наши песни за три года! Зато с 1986-го «Машина» пошла по всем каналам и всем программам. Но это уже без меня.

   Моя собственная история с телевидением началась после «отчисления» из «Машины». Меня пригласили работать в качестве ведущего на радиостанцию «Серебряный дождь». Ну работал я себе и работал, и где-то в 2001 году меня позвали в качестве гостя в программу канала «М-1», вещавшего на Москву и Московскую область, под названием «История сбитого летчика». Программа была о людях, которые испытывали взлеты и падения, а и того и другого у меня было предостаточно. Вел ее очень интересный актер с совершенно неактерской фамилией Дубина. Сразу же вспоминается анекдот в тему о том, что очень трудно быть президентом крупнейшего многопрофильного холдинга с фамилией Шарашкин. Замечательный актер, между прочим, — я его потом часто видел в различных рекламах.

   С течением времени меня выгнали и с «Серебряного дождя» (это отдельная история),и я остался на время без работы. Через несколько дней у меня раздался звонок. Звонил Толя Демидов — телепродюсер, старший брат Вани Демидова. Он предложил мне приехать для беседы. Стали делать всякие комплименты типа того, что не могут забыть мое участие в программе, где ведущий выглядел бледнее, чем я, хвалили всячески, а в конце предложили занять место ведущего. Я выразился в том смысле, что неудобно как-то при действующем ведущем внедряться в программу, на что получил ответ, что вопрос с увольнением Дубины уже решен. Вот так я стал телевизионным ведущим и стал вести еженедельную программу «История сбитого летчика». Собственно камеры я никогда не боялся, проблемы были лишь с тем, на какую камеру когда работать, вписаться в формат 26 минут, чтобы не терялась энергетика реального времени. Со стилем было все просто, по-домашнему, джинсы, футболка, комбинезон, толстовка, джинсовая куртка или рубашка. Помню, первые передачи я записывал по два — два с половиной часа. Конечно, это было мучение для всех. Мы готовились, составляли какие-то досье, репетировали. Где-то через полгода я втянулся и практически не тратил времени на подготовку. За два года у меня прошло более сотни эфиров и, соответственно, более сотни героев: артистов, политиков, спортсменов и просто интересных людей.

   Случилось так, что для некоторых гостей эта программа была последней в жизни — для Николая Еременко, например, для моей мамы, к сожалению...

   Любопытная ситуация произошла при съемках программы с певицей Алисой Мон. Там была рассказана такая трогательная история о том, как ее бил первый муж, запирал ее в доме, в общем, народ даже в студии рыдал. Передача получила гневный негативный пафос и поток женских откликов, сводившихся к фразе: «Все мужики — сволочи!» А само шоу кончилось обычно: порыдали все вместе и разошлись. На следующий день я решил сходить в «М-бар», развеяться. Около входа в компании сидит какой-то видный мужик. Подходит ко мне: «Петр, — говорит, — очень приятно познакомиться. Смотрел вчера вашу программу, узнал много нового о себе». Оказалось, что это бывший муж Алисы Мон, который и изложил мне, без претензий между прочим, все, что рассказывала гражданка, но с точностью до наоборот. Не то чтобы она била его, но стервой и потаскушкой была редкой. Ну я тему развивать дальше не стал и пошел пить виски.

   Однажды ко мне на программу пригласили певца Юлиана. Пригласили, естественно, спонсоры, которые платят телевизионщикам за демонстрацию их подшефного по ТВ. Началось все с того, что он опаздывал. А на ТВ этого не любят: задействована и оплачена студия, камеры, группа и т. д. Потом он все-таки приехал, и редакторша тут же повела его гримироваться. Если кто не знает, это нужно для того, чтобы на потеющем от света юпитеров лице не было бликов. Редакторша пришла минут через пять с большими, ну очень большими глазами и сказала: «По-моему, он неадекватен». Я спросил, в чем это выражается, но связного ответа не получил. Еще минут через пятнадцать в комнату влетела гримерша и с порога стала кричать: «Все, я увольняюсь!» Мы дружно стали успокаивать ее, а она сообщила нам, что Юлиан находится под каким-то непонятным кайфом. Запаха вроде нет, но наркотическое опьянение, выражаясь языком сотрудников правоохранительных органов, очевидно. Первое, что сделал артист, — это попросил гримершу побрить ему спину, что само по себе необычно. Спина была тщательно побрита, но Юлиан не успокаивался и требовал брить остальное... тут уж я не выдержал и сказал, что как бывший наркоман сразу отличу, под кайфом он или нет. Зашел я в комнату. Артист меня не замечал и говорил по телефону. Я прислушался. Слова его сильно напоминали текст бессмертного произведения А. П. Чехова «Палата № 6». Бред сумасшедшего, одним словом. Я взглянул парню в глаза, и мне все стало ясно: зрачок в пол-лица, сама физиономия бессмысленная абсолютно, а что касается речи, то к тому времени она уже полностью потеряла осмысленность. Пришлось мне идти к редактору и отменять съемку. Уже позднее мои друзья-музыканты объяснили мне, что Юлиан сидит на какой-то мерзости, и это его обычное состояние. Даже в отношении Александры Пахмутовой, которая, собственно, его вывела в люди, он допускает такие высказывания и даже поступки, что краснеть за него приходится, казалось бы, самым толстокожим людям.

   Зато вот Крис Кельми, который тоже был у меня на программе, пришел без наркотиков как настоящий благопристойный рокер. Пришел он, в отличие от Юлиана, даже пораньше и уже выпивши. А у нас еще была такая традиция — наливать людям граммов сто хорошего коньяка, чтобы они раскрепостились и чувствовали себя как дома. Крис тут же забрал бутылку и выпил все, что в ней оставалось, — граммов пятьсот примерно. Затем достал фляжку виски и стал прикладываться к ней. Во время съемок он даже оставил ее в кадре, так что было видно, как она быстро пустеет. Еще у нас была такая традиция: если приходил артист, мы ставили в студии клавишные и микрофоны, чтобы он вместе со мной мог что-нибудь спеть из своего репертуара. В ноты Крис ни разу не попал, более того, он не вспомнил до конца ни одной своей песни. Даже «Ночное рандеву» забыл. Но кому из нас, рокеров, это не знакомо? Сделали попурри из напетых им частей, подложили инструментальную фонограмму, и все прошло прекрасно.

   Отдельная история — это выступления политиков. Каждый из них рассматривал мою программу как способ пропиариться и при этом не сказать о себе ничего негативного. На мой наводящий вопрос: «А вам разве не сказали, что программа у нас называется „История сбитого летчика" и что вы должны вспомнить о своих неудачах?» — политики отвечали: «Да Бог с вами, батенька, какие неудачи? Да я самый востребованный политик в стране. Ну, может, после президента...» Ни слова правды, одни мифы и легенды. В общем, вытянуть из них что-то интересное длязрителей было трудно. Такое впечатление, что человеку в мозги введена программа, которую он слепо выполняет.

   Другая история с продажными программами. Мне, кстати, практически ничего не доставалось от гонораров, которые платились за эфиры, — так, раза два по сто долларов. Делилось все это наверху. А мне приходилось «раскручивать» какого-нибудь изобретателя системы быстрого чтения, который любую фразу заканчивал словами «мой курс быстрого чтения вам поможет». Неважно при этом было, о чем речь шла в начале фразы или в вопросе, обращенном к нему. Были люди, которые панически боялись камеры, прятали глаза, смотрели всю передачу куда-то в сторону. Но все это как-то укладывалось в рабочие отношения или, как сейчас принято говорить, «формат». Слово «формат», появившееся где-то в начале девяностых, я ненавижу всей душой. Наверное, потому что я сам человек неформатный. А мне это напоминает самую отвратительную совковую цензуру, только на месте Главлита сидит группа дебилов, которые считают, что коммерческая выгода их «проекта» (тоже не люблю этот термин) зависит исключительно от того, что они будут подбирать музыку и делать передачи в одном стиле. Ну и на ТВ то же самое...

   А еще интереснее было с теми, кто не принимал приглашения участвовать в нашей программе. Тут уж сразу становились видны причины отказа. Как-то раз наше начальство попробовало пригласить Киркорова, у которого тоже бывали, ну, скажем, творческие кризисы. В ответ от его директорского корпуса пришло послание на девяноста (!!!) страницах, в котором были перечислены успехи и награды Филиппа. В конце давалось аргументированное объяснение, почему столь популярный и востребованный артист не считает возможным принять участие в шоу. Аргумент был придуман славный: между строк читалось: «он пока еще не идиот, чтобы принимать участие в программе с таким названием, поскольку это может повредить его имиджу». Зато несколько десятков и более титулованных, и более популярных артистов у нас в программе выступили. Между прочим, на их жизнь это повлияло только в положительном плане...

   Работа на канале М-1 выгодно отличалась от того, что называют работой на Центральном ТВ. Там программы готовят десятки людей, на них выделяется больше денег, ну и аудитория больше. Но понтов у людей там такое количество, что, думаю, они по своему уровню уже давно переплюнули какой-нибудь Голливуд, не говоря уж о западных телеканалах. И это несмотря на то, что подавляющее большинство наших развлекательных передач или содрано с зарубежных аналогов (если они выходили до 1974 года), или приобретено по лицензии (с нашим колоритом, естественно). А у нас на М-1 было все как-то по-домашнему, попроще, подушевнее. Жалко, что все это кончилось, потому что канал «Домашний», во всяком случае пока, это полная фигня. А он занимает то место, где были мы... Я не вправе, наверное, оценивать свои программы, но вот Кобзон, который, лежа в больнице, отсмотрел несколько передач, похвалил меня, сказав, что сегодня очень редко бывают шоу, в которых главное — это доброта и уважение к собеседнику. А его мнение для меня всегда значило очень много. А еще меня останавливали на улицах, благодарили за программу, звонили, причем люди как знакомые, так и не знакомые, мне писали тысячи писем. Хочу сказать спасибо всем, кто поддерживал меня и в те времена...

   Вообще-то, работа на радио и ТВ для меня — это нечто вроде занятной игры. Только вот ставки в этой игре — это человеческие мозги и сердца. Но в моей жизни есть и страсти к другим играм: бильярду, картам, компьютерным чудесам и пр. Даже «Формулу-1» или биатлон я смотрю с азартом и ору на всю квартиру. Ну а что касается казино, то это уже особая история. Как-то раз сидели мы с Иркой в казино «Метелица», играли по маленькой. Деньги уже практически кончились, как вдруг из вип-зала выходит мой приятель Прокошин. Говорит: «Что, Петя, плохи твои дела? На вот тебе штуку» — и дает тысячу долларов. После чего скрывается. Ирка говорит: «Петя, пойдем, мы наконец-то выиграли!» Тут уж я уперся: «Не пойду, говорю, пока не наиграюсь». Наигрался ровно на штуку.

   В «Метелице», кстати говоря, я и дебютировал как игрок. У нас там был концерт в начале девяностых. А казино тогда были в новинку, вот я и решил сыграть, благо гонорар за концерт лежал в кармане. Сажусь я играть в покер, не зная ни правил, ни порядков, сажусь и выигрываю. Затем еще раз. Мне очень понравилось. Тебя кормят бесплатно, поят алкогольными напитками к тому же, да еще и деньги дают — я ведь тогда долларов шестьсот выиграл. На следующее утро подсчитал — двадцать рабочих дней по шестьсот баксов за день — итого 12 тысяч долларов. В те времена гонорары у «Машины» были невелики, так что все было за то, чтобы попробовать начать карьеру профессионального игрока. Я мобилизовал свои резервы и вечером пошел играть. Проиграл. На следующий день — тоже. Когда деньги кончились, я снова взял листок бумаги и посчитал, что за три дня проиграл три с лишним тысячи долларов. После этого принял стратегическое решение: за исключением особых случаев, не играть на сумму, которая больше той, что у меня есть при себе. А теперь вот у меня регулированием финансовой деятельности занимается Ирка, и больше, чем на долларов пятьсот, я не играю.

   Потом я переметнулся в «Голден Пэлас». Там все гораздо демократичнее, чем в «Метелице». Если на Новом Арбате тебя хотя и знают, но могут запросто тормознуть, если ты пришел в джинсах или кроссовках, то в «Голдене» ко мне всегда относились внимательно и предупредительно. Поэтому денег я там оставил раз в сто больше. При всем этом в «Метле» была система двойных стандартов. Какой-то идиот с бритой башкой, тупой физиономией, но зато в костюме и галстуке, который стоит у входа, объясняет тебе, что в белых кроссовках внутрь нельзя, а мимо тебя в зал проходят лица определенной национальности в «адидасовских» трениках и сандалиях на босу ногу. Сейчас, возможно, спортивные костюмы вышли из моды, поэтому в «Метелице» стало внешне немного цивильнее, но отношение осталось прежним, и многие мои приятели от этого заведения отошли. Теперь своими проигрышами они радуют владельцев других казино, благо (а благо ли?) их сегодня предостаточно...

   Что касается меня, то максимум, который я мог проиграть, — это свой концертный гонорар. В начале девяностых это были несколько десятков долларов, а в середине — уже от тысячи до двух, если не считать каких-то эксклюзивов типа корпоративных или новогодних шоу. Ну вот эти деньги я довольно часто ставил на кон. Помню замечательный случай в Риге. Мы отработали концерт, после чего я выпил, и у меня появилось непреодолимое желание отдать Риге заработанные мной деньги. Может быть, я просто чувствовал себя потомком советских «оккупантов», которые, по утверждению латышей, сильно обижали их, а может быть, просто дурь в голову стукнула... В общем, в сопровождении ребят из принимавшей нас «команды», я отправился в казино. Начал играть. И поднял. Сыграл снова, опять поднял, причем прилично. В любом московском казино меня бы уже выпотрошили, особенно при таких высоких ставках, а в Риге... Но желание проиграть все крепло и крепло, так что я попросил отвезти меня в другое заведение. И снова выиграл! Казино в Риге не так много, как у нас, так что оставалось посетить третье, и, видимо, последнее, поскольку до поезда в Москву оставалось несколько часов. И вот я сижу перед дилершей, как и положено, молодой, красивой и с ангельским выражением лица. Она бы и была ангелом, если бы на лице была хоть тень улыбки. Но никакие мои ухищрения, шутки, «завлекалки» и прочее на нее не действовали. За полчаса она меня выпотрошила всего. Наверное, так должен выглядеть дьявол в женском обличье. Шутка, конечно, но я благодарю судьбу за то, что в связи с наступившим алкогольным опьянением я забыл про свою кредитку «Виза», кото-рая лежала у меня в заднем кармане джинсов. А на ней было еще несколько тысяч. Вспомни я о них - они перешли бы в собственность казино. Но, может быть, хоть тогда дилерша улыбнулась бы...

   Основная моя игра - это покер. Что касается рулетки, то я вообще считаю, что в нее могут играть даже не миллионеры, а скорее миллиардеры. Там спустить тысячу долларов - это несколько минут, особенно если ставить на числа. Правда, один раз я выиграл, поставив на число, и случилось это в казино, которое было оборудовано на месте бывшего кафе «Московское» в начале Тверской. Заведовал всем этим клубом человек, которого звали Сережа, а прозвище у него было «Башмак»: У него был замечательный кабинетик, в котором можно было разжиться свеженьким качественным кокаином. Собственно, с этого клуба и началась моя кокаиновая эпопея. Кто подсадил меня на кокс? Да НИкто, подсел я сам, в основном из-за тяги к экспериментаторству. А началось все не с Башмака, а с дилерши из этого казино, то ли Гули, то ли Гели, в общем, девицы с восточным разрезом глаз, приторговывавшей кокаином. У нее он был и недовешенный, и разбодяженный, но со временем, как и любой состоятельный клиент, я вышел на прямых поставщиков.

   Но разговор у нас не о кокаине, а об игре. В общем, администраторша на входе дала мне фишки, а я, проходя к покерному столу мимо рулетки, повинуясь спонтанному желанию, взял да и поставил на свое любимое число - восьмерку. И пошел дальше. Через полминуты я был остановлен криком крупье: «Ваш выигрыш, Петр Иванович!» Выиграл я не очень маленькую сумму, тысячи эдак полторы, но к рулетке так и не пристрастился. В «Блэк Джек» я пробовал играть, но пришел к выводу, что эта игра не моя. Хотя наблюдать за процессом я всегда любил. Меня поражали двое моих друзей, которые, доведя себя до состояния сильнейшего опьянения, садились играть в «Блэк Джек» и выигрывали. Какие чудеса они творили! При девятнадцати очках на руках совершенно заплетающимся языком человек требовал: «Карту!» Даже дилер говорил ему: «Но у вас же девятнадцать!!!» — «Карту!» И мой приятель прикупал двойку. К двум семеркам — третью, к десятке — туза — это были обычные варианты. Через некоторое время администрация казино начинала понимать, что тут что-то не так, и заведение находится в проигрыше, который все растет и растет. У нас в России такого допускать не принято. И хотя ребята играли абсолютно по правилам, их вежливо выводили на улицу под предлогом того, что «пора бы освежиться»... Правда, выигрыши, как правило, отдавали. Но вход в это казино им был уже заказан — ну не любят у нас выигрывающих клиентов... В любимом мною «Голден Пэласе» таких случаев, правда, не бывало, за что я его и люблю.

   Единственный камушек, который хотелось бы кинуть в огород «Голдена» — это то, что всеобщий лозунг, придуманный еще Леонидом Ильичей Брежневым, «Экономика должна быть экономной» приняли на вооружение и его сотрудники. Если раньше, когда народ нужно было заманивать, бутерброды с черной икрой, осетрину и балычок вместе с хорошей водкой подвали там всем, а не только тем, кто в випах играет по-крупному, то теперь плебеев отделили от патрициев: обычным игрокам — ветчину, колбасу, красную икру, а деликатесы, извините, только в вип-зале.

   С одной стороны, понять владельцев можно. Я, к примеру, знал одну компанию, которая приходила в казино хорошо поесть. Кто-то один играл, а все остальные сидели за столом и пили водку, закусывая ее бутербродами с икрой. Тогда еще черной. Дошло до того, что как-то им даже сделали замечание: «Вы бы хоть ставочку для приличия сделали...» С другой стороны, хотя я и не сторонник считать деньги в чужих карманах, но думаю, что у казино хватило бы средств на то, чтобы избежать пресловутых «двойных стандартов».

   Маленькая зарисовка в тему. Ночь, точнее уже утро. За столом сидит пьяный игрок. Видит меня и говорит: «Привет, Миша!» Я ему отвечаю: «Я не Миша».— «Но ты же Маргулис?» Я говорю: «А Маргулиса вообще Женей зовут». Тут человек, совершенно запутавшийся в именах артистов, начинает вертеть головой и падает лицом в тарелку. Через секунду он уже мирно похрапывает...

   Во время зарубежных гастролей меня Бог миловал играть, хотя я думаю, что в карточные игры можно было бы попробовать. Взять десятку-другую баксов и слетать в Лас-Вегас. Но вот в рулетку, повторяю, я играть не буду. Даже за рубежом. Как-то в Португалии я видел удивительную вещь, показывающую высочайшее мастерство крупье. Представляете себе рулеточный стол, на котором почти нет свободных мест. Цифр пять-шесть остаются неохваченными. Крупье бросает шарик, а тот останавливается на цифре, на которую никто не ставил. Меняются цифры, ставки, второй бросок — снова все в пролете! Затем еще раз. Тут я понял, что на рулетку нужно очень много денег...

   Еще я не верю в честность использования машинок для раздачи карт. Некоторым игрокам, особенно начинающим, очень нравится, когда карты им выдает не дилер, а машинка. Может быть, есть и какие-то «правильные» аппараты, но когда тебе говорят, что эта машинка стоит двадцать пять тысяч долларов и напичкана микросхемами, то в ее хорошие намерения по отношению к игрокам как-то не верится. Вообще, когда сегодня известных людей приглашают на презентацию чего- или кого-либо, то это дело, как правило, проводится там, где есть казино. Думаю, что играет роль фактор экономический. Казино предоставляет зал для мероприятия, а некоторое количество гостей пополняет ряды игроков. Как-то раз мы с Иркой, придя в «Кристалл» на какую-то презентацию, вообще сразу отправились в зал. И там меня угораздило сесть играть за один стол с популярной телеведущей Татьяной Судец. А она — человек крайне везучий в игре. Несколько раз, не менее чем четыре, в казино она на входные лотерейные билеты выигрывала машины. Ее даже обвиняли в том, что она «подставная». Думаю, нет, просто ей вообще сильно везет.

   Вот мы с Таней поиграли, выпили, затем еще выпили, и тут к нам за стол подсаживается дама южных кровей, по виду — торговка с рынка. Я вежливо попросил ее покинуть стол. Таня присоединилась к просьбе. Началась перепалка, во время которой незнакомая южная дама стала отстаивать права национальных меньшинств. Особенно нам запомнилась фраза: «Нас здесь в Москве вообще два миллиона живет!» До драки не дошло, но охранникам пришлось вмешаться и развести нас в разные стороны. Примерно час меня уговаривали не волноваться, после чего отправили домой. Думаю, что в «Кристалле» я на какое-то время стал «персоной нон грата». А кавказская дама — не знаю... А может быть, все шоу было и обычной провокацией — Таня к тому времени нагрела казино уже на приличную сумму.

   Иногда увлечение игрой приводит и к нежелательным последствиям. Особенно это проявляется тогда, когда денег мало, а поиграть хочется. Как-то раз в «Самолете», где установили несколько игровых столов, я начал играть по маленькой. Ставки были рублевыми, причем чуть ли не от ста рублей. Вот я и стал играть. Но главное — пить бесплатную водку. И пошло соревнование: что будет быстрее — проигрыш или переход в невменяемое состояние. Говорят, что я сильно расстраивался, проигрывая очередной стольник, обзывал дилерш нехорошими словами, хамил. Ирка не выдержала и ушла, а я остался. Как она вспоминала позже, ровно в шесть утра раздался звонок в дверь. Это пришел я. По воспоминаниям жены, если посредине меня провести вертикальную черту, то она довольно точно разделяла две половины: одну сухую и относительно чистую, а другую грязную (был конец октября) и совершенно мокрую. На вопрос о том, как я доехал, я гордо ответил: «Пешком шел». И лег спать. Видимо, до этого поспал я и где-то на улице, причем основательно. Кто-то скажет: «Стыдно, господин артист, на улице спать, да еще в грязной луже!» — «Хрен вам! И не стыдно мне ни капельки. Такая уж я сволочь...»

   Вспоминается классический анекдот в тему: «Выходят из казино рано утром двое. Один голый, второй в трусах. И вот тот который голый и говорит: „Знаешь, за что я тебя уважаю? За то что ты всегда можешь вовремя остановиться!"» Кстати, анекдот правильный и лучше других отражает главную задачу настоящего игрока: «вовремя остановиться».

   А еще очень опасная тема — это стриптиз-клубы. Я любил, да и сейчас люблю посещать эти заведения. Почему? Ну, может быть потому, что я эротоман, может быть потому, что я не скрываю, что мне нравится смотреть на не очень одетых молодых женщин. А кому из мужиков не нравится-то? Просто одни из них ограничиваются малым, а я как-то к этому не привык. Кстати, анекдот прямо по теме: «Советские времена. Жена побывала в зарубежной поездке и говорит мужу: „Ваня, представляешь, нас на стриптиз водили!" — „Ну и как?" — „Сейчас покажу". Включает радиолу „Ригонда", ставит пластинку „Самоцветов", начинает медленно раздеваться. Ошарашенный муж: „Да, правду в газетах пишут — отвратительное зрелище!"»

   Обычно любимых девушек выгуливают по театрам, концертным залам, ресторанам, у нас же с Иркой каждый вечер почему-то заканчивался в стриптиз-клубе. Больше всего ее возмущало то, что я тратил деньги не на нее, а на каких-то девок, которые там танцевали. Со временем это ей настолько надоело, что она попросила руководство одолжить ей костюмчик и сама вышла к шесту. Надо сказать, что у нее многие движения получались гораздо изящнее, чем у профессионалок. С тех пор я стал поспокойнее относиться к этому делу, хотя посещать стриптиз не прекратил. Зато я прекратил общаться с женщинами не очень тяжелого поведения. Поэтому моя жизнь, она делится на период до Ирки и вместе с ней. До этого было очень много всяких разных интриг, интрижек и просто укладки девчонок в койку, причем опыта мне было не занимать.

   Могу поделиться секретом того, как я снимал самых дорогих девиц в «Метелице» за самые небольшие деньги. Когда уже наступало утро, часов семь-восемь, а я чувствовал в себе определенные силы, я заводил беседу с одной из многочисленных неудачниц (то есть тех, кто хотел бы «сняться» за пятьсот долларов, но не получилось). Смысл моей психологической беседы был примерно следующим: «Вот, дорогая моя, и наступило утро. И сидишь ты тут без всяких шансов получить хоть что-нибудь. Никто уже не выигрывает, тем более по-крупному. Игроки спят. Внимания на тебя, кроме меня, обратить некому. Ты пришла, заплатила за вход, ну если не за вход, то за какую-то выпивку точно, а сейчас время отправляться домой. В минусе. А у меня еще осталось сто долларов, которые ты можешь честно заработать. А еще у меня дома есть что нюхнуть (выпить)». После этого самая тупая девушка, понимающая безвыходность ситуации, срывалась с места и ехала... Так я поступал в «Метелице», «Доллс», «Голден герлз» и других местах. Сейчас уже, переходя на тренерскую работу, делюсь с молодым поколением плейбоев...

   Кстати, когда меня спрашивают, сколько мне приходилось платить за «ночь любви», то могу ответить: «Однажды, по большой пьяни, заплатил тысячу долларов. И не жалею, кстати». Еще одна история в тему. Как-то раз привел я домой очаровательную молодую особу. Насколько она была очаровательна и молода, я сказать не могу, поскольку был сильно пьян. Но звали ее Лиза. Почему, я узнал уже днем. Проснулся, рядом никого нет, в квартире — тоже. А на столе лежит записка: «Милый Петя! Я вспомнила, что у моей бабушки сегодня день рождения, а подарок я так и не купила. Было жалко тебя будить, поэтому, не спросив тебя, я взяла на подарок пятьсот рублей». Я повертел листок бумаги и обнаружил, что с другой стороны тоже есть надпись: «Петя! Я тут подумала, что для того, чтобы поехать к бабушке, мне ведь тоже нужны деньги. Поэтому я взяла еще пятьсот рублей на такси. Твоя Лиза». Понятное дело, что эти две пятисотки были единственными наличными деньгами, которые в то время были в доме. Так что в отсутствии в жизни продажной любви тоже есть свои плюсы... Как любит говорить мой друг Тарас: «Не поеба..сь — это минус, не заразились — это плюс!»