.....Время - гораздо более сложная, многомерная и необъясненная вещь, и пытаться измерить его с помощью равномерно ползущих по циферблату стрелок или мигающих электронных циферок - все равно что пытаться измерить объем Мирового океана с помощью ученической линейки.....
Из книги Андрея Макаревича «Сам овца»

Рубрику «Герои нашего времени» в журнале «Который час?» открывает Владимир Борисович ЧЕРНОВ - кавалер ордена Почета, лауреат премии Ленинского комсомола, многочисленных журналистских премий России и СССР, в 1998-2003 годах главный редактор журнала «Огонек"

Наш герой предпочитает ВМW. Сейчас ездит на «семерке», а до нее катался на внедорожнике ВМWХ-5. Живет за городом и по дороге разгоняется до... не скажу до какой скорости, потому что тогда его арестуют. Ничего не может поделать, машины у него - звери. А еще Андрей Вадимович Макаревич коллекционирует часы Оmega...

В который раз читаю его книгу и в который раз не могу удержаться, зову всех, кто поблизости, придти и послушать. Он написал замечательную книжку. Я не понимаю, почему ему не дадут за нее какого-нибудь Букера, впрочем, те книжки, за которые дают, никто не читает. Да по большому счету, нужен ему этот Букер!
Сейчас он может уже сам выбирать, с кем общаться. Не то, что раньше, когда был молодой. Тогда отогнать толпу, желающую с ним разговаривать, поощрительно хлопать по плечу, называя Макаром, толпу, считающую его своим в доску и наливающую стакан, - нога не поднималась.
Однажды он сказал: «Я не понимаю, почему мы иногда так безжалостны к самым близким людям и разводим экивоки со всякими отдаленными мерзавцами?»
Сейчас толпа постарела, занята совсем другими делами, хотя на юбилейные концерты является свято, тряхнуть стариной. На предыдущем люди, командующие государством, так завелись в первых рядах, что не заметили, как их, расхристанных, показало народу родное телевидение.

Вообще это небывалый случай, чтобы жил человек у всех на виду, на слуху целую жизнь, и всю эту жизнь его любили все. Одни - как свою молодость, ровесника, который отстрелялся за все поколение, другие - как вплывшего на гребне рок-волны отца-основателя, красивый символ, третьи - за то, что щедр. Он первым в те еще годы обзавелся лучшим в стране аппаратом. Такого звука не было ни у одной группы на советском пространстве. И он давал поиграть на невероятной своей аппаратуре котятам. Я попал, помню, на какую-то не совсем внятную группу в «Метелице». В том смысле, что ни слов ни музыки разобрать не было никаких сил. И вдруг помещение наполнил какой-то невероятной мощи и сладости звук, а это они еще лишь пальцем попробовали. А потом... Потом волна прокатилась над головами, ударила в заднюю стенку, и все качнулись.
Этим неслыханным звуком, этой небывалой волной они прокачали всю «Метлу», народ зашелся. Их вдруг стало слышно, и группа оказалась неплохая. Не помню ее все равно, а впервые услышанный «аппарат Макара» запомнил на всю жизнь.
Он плавал среди акул и разыскивал клады. Он был телеведущим и показывал миллионам, как готовить разную вкусноту. Он сочинял музыку, играл, пел, писал книги и картины, снимался в кино, сам снимал, сейчас спродюссировал целый сериал... Он все понадкусывал. Он умеет все.
В общем, он может поймать большую рыбу и сварить из нее уху.

Мы познакомились, когда волосы на его голове все еще были как облако, но уже подернулись пеплом. И жил он в доме, похожем на облако. Или гриб. Застекленный верхний этаж, вдвое шире нижнего, накрывал дом огромной шапкой и, уезжая вечером и оглядываясь, долго можно
было видеть наполненный светом огромный этот пузырь в ночи. Как летающая тарелка, спустившаяся на перекур, мерцал он в черной паутине ветвей.
Внутри дом напоминал антикварную лавку. Он был набит причудливым барахлом, камнями, корнями, масками, картинами, гитарами, фотографиями, застекленными ящичками с огромными бабочками внутри. Бесчисленные ряды длинных ваз с засохшими розами, толпились подсвечники с оплывшими свечами. Следы былого.
Наверху стеклянные стены заросли гроздьями разноцветных помидоров и крошечных колючих огурцов, которые хозяин превращал в соленья и маринады и кормил ими своих гостей, а гости не выводились. Толстый щенок Батя размером с медведя-подростка, топая лапами, крался отовсюду, чтобы украсть колбасу. Баня работала от гостя к гостю. После бани хозяин садился с Абдуловым, и в две гитары на два голоса распевали они, как по аллеям Центрального парка с пионером гуляла вдова.

Он жил в этом доме один. Человек со своей собакой. Идеальный муж для любой семьи. Улыбка от плеча до плеча в облаке волос. Веселый, разный, дом - полная чаша, еду сам готовит, еще и песни поет. Ориентация правильная. Домовитый мужик с золотыми руками. Одушевленная стабильность, надежность. Реальная, можно потрогать и убедиться. Полная гармония. То, чего так ищут в наши дни. Женщины всегда вились вокруг. Одна родила ему сына. Ни одной не удалось задержаться рядом. Можно только руками развести.
Как-то он сказал: «Я не понимаю, почему у меня так и не получилось никакого счастья с женщинами, которых я любил больше всего на свете».
Может быть, его счастье на запрятанном среди барахла столе, заваленном кистями, тюбиками с краской? На этом столе появились на свет все его хитрованские рыбы, удалые коты, то писающие на цветочек, то с дамской коварной улыбкой вглядывающиеся в вас голубыми глазами. Он их развешивал по стенам, оформлял ими книжки и пластинки, и выставлял, и дарил, а они все множились. Почему?
- А потому, - отвечал он мне, - что если в музыке я - самоучка, на гитаре играю средне, поэт, в общем, не гениальный, голоса у меня практически никакого, то рисую я хорошо.
По началу начал он - художник. И по полученному образованию, и по таланту, и по наследственности. Отец его, никогда не выставлявшийся, был классным художником, черно-белые репродукции его картин сын напечатал сейчас в своей книжке. Почему отец остался не востребован? Манера своя, узнаваемая, стиль, все есть, а никому не ведом. Пауза.
- То есть и у тебя невостребованным оказалось лучшее из того, что ты можешь?
- Мир основан на несправедливости.

Он одевается во что попало. По настроению. Если хочет понравиться, надевает черное. Если не хочет, тоже надевает черное. То есть то, в чем обычно и ходит. Черная рубашка и черные штаны. Хотя водится у него, например, фрак. Черный, естественно. И он, когда подходящее настроение, его надевает, берет трость с белой костяной ручкой и становится похож на Лопахина или Штольца.
В бизнесе своем он не знает никаких терминов, когда видит какую-нибудь деловую бумагу, даже если это инструкция к телевизору, ему становится плохо. Ему повезло с партнерами, которые всю деловую часть взяли на себя и избавили его от цифр, договоров, переговоров. Почему они до сих пор его не кинули? Потому что бизнес состоит не из одних терминов и цифр. Главное в нем - идеи. А этого добра у него навалом. И еще одно. В бизнесе у него обнаружилось очень редкое свойство, которым обладают единицы. Он умеет отличить хорошее от плохого. Большинство людей приходится учить этому в разного рода заведениях и на курсах, там обучают на примерах. Этот - хороший, а тот - плохой. Но когда после курсов остаются они один на один с примером, о котором им ничего не известно, начинается паника. А жизнь только и делает, что подбрасывает ситуации, до которых на курсах не успели добраться. Поэтому партнеры прекрасно понимают, что, кинув его, они кинут весь свой успех.

Когда он придумал программу «Смак», думал, это будет смешная утренняя субботняя история. Чтоб поднять настроение населению страны и немножко вставить свечку той части поклонников, которая категорически желает видеть его в образе борца с совком в клепаной куртке 24 часа в сутки. А передача стала чудовищно популярной. Потянулись спонсоры, производители продуктов. Создатели акционировались, сделали самостоятельную телевизионную компанию. Начали самоокупаться. Масса уже других затей, проектов окупались за счет прибыльности «Смака».
- Потом я понял, что уже не я делаю бизнес, а он пользует меня. А что меня удерживает в бизнесе - чудовищно не хочется унижаться. У меня много весьма обеспеченных приятелей, входящих, может быть, в сотню самых богатых людей страны. Я с ними с удовольствием выпью, покатаюсь на лыжах, но не могу к ним идти и просить двадцать тысяч долларов на клип. Мне неудобно. А если попался интереснейший талантливый человек? Что я могу для него сделать? Взять за руку и отвести в какое-то место, где живут знаменитые артисты? Нет такого места. Ну, принесу Кутикову в «Синтез-рекордз», он, допустим, скажет: «Любопытно, но для того, чтобы из этого что-то сделать, надо примерно сто пятьдесят тысяч долларов. У меня нету. У тебя есть?» - «У меня тоже нету». Вот и все. Как же отказаться от бизнеса?
Сейчас он коротко постригся, влюбленные в него женщины считают, что сделал правильно, с возрастом он становится все красивей, что бы с собой ни делал. Он ворчливо комментирует: «Недавно я как бы невзначай спросил сына- не старый ли я?» - «Так, староватый», - дипломатично ответил мне этот негодяй».

А «староватый» папа тем временем: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас». Пел, кстати, на мотив известного спиричуэлса про евреев, Моисея и фараона. Там, где негры рявкают хором: «Let my people go!», - дескать, отпусти людей, козел! «Украл, украл!» - сказали завистники, радостно потирая лапки. Почему обязательно украл? Есть вечные мотивы, вроде цыганского «Эх, раз и еще раз!» Уж на него писано-переписано, так же, впрочем, как и на мотив про фараона. И у Галича была такая песня. Но все-таки почему именно вечная музыка понадобилась под эту программную вещь? «Чего? - переспросил он. -Какая программа? Я думаю, это слушающие вкладывают в нее свое. Со-чинилась она совершенно случайно. Под настроение. Знаешь, если какой-то автор рассказывает тебе захватывающую историю о написании песни или стихотворения, он, как правило, врет. Все песни пишутся так: берется блокнот, ручка и записывается в данный момент то, что пришло в голову.

Он в тот момент ехал в электричке из Нью-Йорка в Филадельфию к своей дочери, которая оканчивала колледж, и у них было вручение дипломов. А там принято, чтобы родители приезжали, это такой семейный праздник. И она ему позвонила и говорит: «Ты не сможешь прилететь на один день?» И он вдруг подумал, что вот образовалась шикарная возможность бросить к чертовой маме все дела и сделать себе один день свободным. И каким-то чудом он купил билет, и полетел, и сразу поехал в Филадельфию. На электричке. Америка проносилась за окном, он ехал и чувствовал себя пацаном, удравшим с урока. По дороге и написал песню. О дне свободы.
- Может, я ошибаюсь, но, по-моему, тебе так ни разу и не удалось в жизни прогнуться?
- Это правда. Я, кстати, всем это всегда говорю - не верят.
- Окуджава говорил, что всю жизнь делал лишь то, что хотел, и это всегда выглядело вызывающе на фоне ребят, которые сопротивлялись, их давили, они убегали на Запад...
- Владимир Семенович тоже, между прочим, делал, что хотел. И не так, кстати, трагически жил, как это сейчас представляют. Весьма весело и разнообразно. Кстати, и таких разных людей, что играли когда-либо в «Машине времени», объединяло общее свойство - они не могли себя заставить делать то, что им противно. Я бешусь, когда слышу: «Художник должен быть голодным!» Что за бред! Художник должен быть художником. Я никогда не занимался борьбой. У меня другая профессия. Ее мне вполне достаточно.

Сейчас он переехал в другой дом. Уже по другую сторону Москвы. И за столом не друзья и подруги, распевающие подъездные песни, а пятнадцатилетний сын Иван. У него каникулы, и проводит он их с отцом. Бесследно исчезли сотни засохших роз, видимо пылал перед переездом большой костер. И щенок Батя вырос за это время в такого зверюгу, что сам мог бы при случае усыновить медведя.
-А ребята из «Машины» бывают в этом доме?
-Нет. Раньше мы просто жили все вместе, а сейчас все переженились, дети пошли... А не распались почему? Нам уже поздно. И я не люблю ходить в гости. Пойти к Ярмольнику - это все равно что к себе пришел. Приятней, когда ко мне приезжают. Хоть накормлю. С горечью отмечаю, что культура хождения в гости стремительно умирает. Позвать могут на какую-нибудь тусовку. Причем еще и обманут, говорят: будут все свои. Припрешься - а там никого, и понимаешь, что они еще пятьсот человек обзвонили на случай, что какой-нибудь дурак вроде меня притащится, потому что отказывать не умеет. Посему - по презентациям ходить перестал. Ко мне кто приедет - замечательно. Могу выпить - и никуда ехать не надо! Все время отнимают дела. Если я даже лег в шесть утра, все равно встану в девять тридцать. Биологические часы. И сразу начинаются звонки: куда-то надо ехать, что-то недоделано, и отправляюсь в город. И целый день занимаюсь какой-то ерундой. Встречи, встречи, разговоры, переговоры, договоры. И нет ни слов, ни музыки, ни сил. Какие уж там мысли о вечном! Я так порадовался, когда вдруг меня мой пацан, вот этот, Ванька, попросил дать ему «Ха-гакурэ» почитать. О смысле задумался. А более правильного отношения к смерти, чем у самураев, нет. Неизбежность ее - единственная реальность, которая есть на свете.
- Путь воина.
- Мне многого не хватает, чтобы быть гибким воином. Я недостаточно строг к себе, хотя, да, стараюсь следовать этому пути. Поэтому пощады просить не буду ни за что.

Давно, в советские времена, со старинным еще казенным аквалангом погружался он во Владивостоке и греб уже к лодке, но поднялась волна, а тогда еще не было этих нынешних спасательных жилетов. И ребро у него чего-то защемило, и почувствовал, что не может вдохнуть. До лодки 20 метров, все его видят, но думают, что раз плывет, порядок, всем известно, плавает он хорошо. А он тонет. Почему он не крикнул на расстоянии, когда точно бы спасли?
Не мог он просить пощады. А с грузами и баллонами плавучесть сильно отрицательная. И бросить их нельзя никак. И когда он пошел наконец вниз, со всем распрощавшись, метрах на пяти глубины подумал: чего ж я теперь-то продолжаю тащить на себе эти казенные грузы, чего так боюсь с ними расстаться, на черта мне теперь-то этот свинец? И стянул их каким-то образом через ноги и вдруг всплыл. Хотя воды выпил литра три соленой.
- Ай-я-яй!
- А не надо с бодуна утром идти под воду. Ну, конечно, и плавали мы по тем временам в том, в чем нормальный человек сейчас под воду не пойдет никогда. Ну и погода: ветер, то-се, трубочку завело... вполне достаточно.

Вот и книга его вышла о том, как жить, чтобы не страшно было умирать. О том, как можно распорядиться выпавшим тебе временем.
Судя по Библии, первые люди жили лет по шестьсот-восемьсот. Но и событий в ней происходило не больше, чем за сегодняшние шестьдесят. Темп накопления информации соответствовал долгому времени. И вдруг является Древняя Греция. Где в среднем жили где-то лет по сорок. Меньше, чем сейчас. «Вы можете представить себе, - сделав паузу, отставив ножку и сощурившись спрашивает вдруг читающего Макаревич, - страну с населением, равным одному микрорайону Москвы,которое всего за триста лет подарило человечеству все, чем оно пользуется по сегодняшний день, - философию, эстетику, поэзию, театр, архитектуру, скульптуру, геометрию? (Думаю, масса вещей, таких, как, скажем, музыка, просто до нас не дошла.) Причем подарены были не азы, а недосягаемые и сегодня образцы! Уверен, что жители этой страны должны были жить чрезвычайно насыщенной жизнью!»

Дитя эпохи перемен, эпохи сжатой жизни Андрей Макаревич прожил столько, сколько в иную эпоху хватило бы на несколько поколений. И «Машина времени» явилась на свет, как инструмент сжатия. Тридцать пять лет тому назад группа безбашенных подростков угадала и создала эту машину. Сколько групп благополучно скончались с тех пор, хотя, вроде бы, люди в них были ничуть не хуже. Просто их машины создавались для другого. А эта жива. Ну, ушел Подгородецкий, ну, потеря. Но даже не капремонт. «Машина» вырастила каждого из тех, кто ее составлял, каждый стал сегодня человеком-учреждением. А бросить «Машину» они не могут. И время от времени по-прежнему пишутся песни. И до сих пор находится много желающих их слушать. Потому что в этих песнях исправно стучит мотор, который движет время. Хорошо стучит, с синкопой.
Не сам ли Макаревич обо всем этом и сказал в одной из старых песен: «Я достиг того, чего хотел».
- Действительно, всего? Тогда это конец.
- Нет, конечно. Не всего. Завидую виртуозам. Завидую тому, чего сам не умею. Обожаю Гарнера и умом понимаю, как он играет, умом, а пальцы не успевают. В принципе я мог бы, наверное, потратить года три-четыре на технику, но не сложилось. Времени все меньше и хочется еще чего-нибудь попробовать...