Андрей Макаревич

Гостем специального праздничного выпуска программы "Радиус" был музыкант Андрей Макаревич, с ним беседовал Константин Эггерт. Предлагаем вашему вниманию выдержки из интервью.

Би-би-си: Андрей, за что вы не жалуете прессу?
А.М.: В ее современных проявлениях не жалую. В странных модных тенденциях, которые почему-то принимаются за то, что любит и требует читатель. Мне здесь видится связь обратная, то есть вот этим накормили и приучили определенное поколение. Это для них стало эталоном, потому что они другого не видели. В силу возраста, скажем. Им не с чем сравнить, они думают, что это пресса и есть. От этого печально, но так обстоят дела.

Би-би-си: А что именно? Вопросы, которые не имеют отношение к делу? Или чересчур высокая агрессивность или наоборот какая-то поверхностность?
А.М.: Агрессивность бывает разная. Когда агрессивность подменяется хамством, элементарной безграмотностью, невоспитанностью журналистов. Они думают, что мир крутится потому, что они пишут. Есть такое ощущение. Они заблуждаются, мир крутится совершенно по другим причинам. Невероятная некомпетентность, чудовищная безграмотность и при этом очень высокий апломб. Если это писатель, которого я люблю, мне интересно, чтобы с ним говорили о его книгах, но с ним будут говорить про трусы, про машины, про то, как он развелся, и как он отдыхает. Это вообще любимая тема. Иногда я от этого до бешенства дохожу просто.

Би-би-си: А есть ли какой-то вопрос, который вам очень хотелось, чтобы вам задали, а вам его не задают.
А.М.: Нет, я имею достаточное количество выходов на свою аудиторию. У меня есть телепрограмма, у меня есть музыка. И если я что-то хочу сообщить человечеству, то с этим у меня нет проблем.

Би-би-си: Но ведь перед выходом новых проектов, новых дисков приходится разговаривать с журналистами...
А.М.: Есть однозначные вещи, я никогда не буду разговаривать с желтой прессой, хотя грань эта размывается с каждым днем. Есть пара изданий, на которые я просто обиделся. Чего-то я стал с годами обидчивым.

Би-би-си: За что?
А.М.: За то, что, например, к тебе приходит журналист и берет вроде бы толковое и умное интервью, потом он тебе читает его по телефону, а потом выходит совершенно другой материал, где нет ни одного твоего слова. До 1986 года никакого признания властей у нас не было. Это были самые тяжелые годы. И по невероятному, необъяснимому сейчас стечению обстоятельств кино "Душа", вышедшее в 1982 году, шло, а выступать в Москве нам было нельзя и в больших городах тоже иногда было нельзя. И программы снимали, и тормозили. И я дергал, просил, унижаясь, то Кобзона, то Аллу Борисовну Пугачеву, то космонавта Гречко прийти на худсовет и отстоять каким-то образом нашу программу. И они приходили, спасибо им огромное, а потом вставал представитель министерства культуры и говорил: "Спасибо, у нас свое мнение". И на этом худсовет заканчивался. И мы опять три месяца сидели без работы. И ни по радио, ни по телевизору нас не показывали, пластинки с нашими песнями в магазинах не продавались.

Би-би-си: Здесь я с вами поспорю. Конечно, наверное, у вас было больше проблем, чем у группы "Самоцветы", но, тем не менее, скажем, многие и думать не могли о том, чтобы их сняли в фильме. Ведь вы вместе с Гребенщиковым и "Автографом" были участниками фестиваля "Весенние ритмы" Тбилиси в 1980 году. Я понимаю, что это не та полнота творчества, которой вам хотелось бы, но тем не менее было определенное признание...
А.М.: Гребенщикова после этого фестиваля вытурили из института и комсомола. А ты живешь с родителями, для них это страшный удар был. А когда меня вытурили из института за ту же музыку, это было очень точно подогнано под призыв в армию, и я через неделю должен был уехать на Дальний Восток на границу. Здоровье не позволило. Росконцерт представлял собой тогда самоокупаемую организацию. Они очень быстро сообразили, что за счет нас можно кормить два симфонических оркестра, оркестр русских народных инструментов, три огромных танцевальных коллектива. Мы приносили денег стране примерно столько, сколько завод средний машиностроительный, получая при этом по 10 рублей за концерт. Мы играли на стадионах, во дворцах спорта по 17-20 концертов в месяц.

Би-би-си: А с репертуаром как было?
А.М.: Очень тяжело, потому что самое популярное радио Radio Moscow World Service, которое вещало для иностранцев, по недомыслию очень хорошо принималось и внутри нашей страны. Поскольку все программы шли на английском языке, все думали, что это "Голос Америки" или Би-би-си. Там работал Дима Линник, он очень любил "Машину времени" и вставлял везде наши подпольные записи. А вот контроля идеологического над музыкой там не было. Это продолжалось года два. Потом Диме по башке дали за это, но на пленках продолжало ходить все.

Би-би-си: Я читал, что в конце 1989 или начале 1990 года вас приглашали сыграть в Берлине вместе с "Пинк Флойд", но что вас якобы не пустили. Это правда?
А.М.: Мы не все знаем. Нам году в 1988 показали, какое количество приглашений нам приходило из Европы, из Америки, а нам о них даже не сообщали. На часть из них отвечали, что такого ансамбля нет, а на часть - что нельзя отправить на концерт, поскольку именно в эти дни он солирует в Шотландии. Мы были в Берлине, когда там ломали стену, играли для наших войск.

Би-би-си: Вы помните свою первую репетицию?
А.М.: Репетиция происходила дома. Хотя репетицией ее назвать сложно. Тогда одному моему товарищу папа привез настоящую электрогитару и усилитель, что было вообще невероятно. Я не знаю, что сейчас меня может потрясти так, как тот инструмент. И мы с ним сидели и бренькали до поздней ночи. Потом стали собирать таких же сумасшедших людей. Они менялись очень часто, никто не умел играть ни на чем. А концерт первый был в нашей же школе, по-моему, под Новый год. Волновались безумно, оставили слушателей в полном недоумении. Музыкой это было назвать трудно.

Би-би-си: Что для вас эта группа? Выгодный брэнд? Спасательный круг? То, от чего не может отказаться душа?
А.М.: Нам просто доставляет радость играть вместе.

Би-би-си: В чем секрет такого долголетия?
А.М.: У меня ассоциация такая - с маленьким придорожным храмом. Люди туда заходят, выходят, а храм стоит.

Би-би-си: А то, что вы играете, это действительно русский рок или что-то другое?
А.М.: Я не знаю, что такое русский рок. И вообще - есть он или нет? Мы следили за теми изменениями, которые происходили на Западе. И это не потому, что мы хотели быть модными. То, что там происходило, можно назвать роком. Это была школа. А мы играем музыку "Машины времени". Я даже про "Битлз" не могу сказать, что они играли - рок или не рок.

Би-би-си: Как складывались ваши отношения с коллегами по цеху?
А.М.: Осталось чувство общности... Сейчас просто времени свободного стало мало, хотя его и тогда не было. У нас, по-моему, со всеми хорошие отношения. Как за это относятся к нам, я не знаю. В 80-е годы, когда у нас появилась возможность играть на сцене, это вызвало ревность у тех, кто остался в подполье. А зависть их вылилась в причудливые формы - ""Машина времени" продалась!". Но кому и за что? Чем же нам таким заплатили?

Би-би-си: У многих сейчас ностальгия по годам становления русского рока...
А.М.: Я понимаю, что все, что было у нас в прошлом, это было такое юношеское, святое, но исполнение было ужасным. Все это страшно звучало, жутко пелось... Кроме искренности, там ничего не было. Сейчас появилось огромное количество артистов. Есть хорошие, и есть разные.

Би-би-си: То есть вас не смущает засилие попсы, как многие жалуются?
А.М.: Я от этого могу совершенно спокойно отгородиться. Мне никто насильно в уши это не вложит. Мне бывает печально, что большое количество молодых людей принимает это за чистую монету. Свобода ведь не предполагает необразованности.

Би-би-си: А что сегодня ваше искусство? Что вам нравится?
А.М.: Я не знаю, корректно ли будет имена какие-то называть. Мне нравится Кортнев. Мне нравится "Сплин". БГ - по-прежнему. О молодых, которые мне нравятся, никто почти не знает, и еще неизвестно, получится у них или нет. От нового года очень хочется, чтобы вся эта мусульмано-христианская история не переросла в мировую войну. Я не интересуюсь политикой, но я вынужден быть в курсе того, что происходит. Нас всех этим перекормили. Кроме отторжения, у здорового человека ничего вызвать не может. Мне хотелось бы жить в стране, где люди с трудом вспоминают, кто у них премьер-министр. Потому что он так хорошо работает, что ни разу никого не расстроил. Но меня волнует все, что происходит в стране. Я считаю, что творческий человек не должен дружить с властью и ни в коем случае не должен постоянно находиться в оппозиции к власти. Художник должен быть подальше от нее.

Би-би-си: Чему вы рады?
А.М.: Я рад, что жив и здоров. Я рад тому, что большая часть вещей, о чем я мечтал в детстве, осуществилась, а также осуществились вещи, о которых мы и мечтать-то не могли. Я рад, что окружен хорошими друзьями, имею возможность заниматься любимым делом, не заниматься нелюбимыми делами и получать за это деньги. То есть практически полное счастье. От нового года очень хочется, чтобы вся эта мусульмано-христианская история не переросла в мировую войну. Хотя если смотреть на вещи трезво, она уже идет.

"Русская служба BBC"

05.01.2003